Волчий капкан

Мандаджиев Атанас

Ну вот, выложил я перед вами все мои пять "карт", не считая ни одну из них козырной. Вместе они, может быть, и представляют какую-то ценность, и все же пока что это – пустые карты; с ними я могу только блефовать, да и то перед кем? Перед самим собой, Повторяю: порядок, в котором они представлены, не имеет никакого значения. Я спокойно мог бы начать с инженера-электронщика и кончить работягой Герджиковым, который неясно почему не разделил тяжкой участи своих друзей со студенческой скамьи. Я бы мог также вручить пальму первенства Мартину Соколову, а сразу после него поставить этого нелюдима Чамурлийского, который регулярно ездит на Запад, а машину себе так и не купил. И так далее, тасуя карты, как мошенники в Сохо, с той разницей, что мошенникам-то все ясно, им выигрыш обеспечен, а мне если что-то обеспечено, то скорее всего одни неприятности.

Наверное, я невольно поморщился, потому что Пырван направился обратно к двери.

– Постой, постой! –

я начал быстро убирать со стола бумаги, чтобы кто-нибудь ненароком не заглянул в мои записки. Вечером я их прятал в несгораемый шкаф, а днем никого не подпускал к столу, не свалив их предварительно в ящик.

– Вы сказали "войди" или я не расслышал? – попытался оправдаться Пырван, все еще держась за ручку двери.

– Наверное, сказал. Не помню, – я показал ему на кресло. – Садись, пожалуйста. В ногах правды нет.

Я вдруг почувствовал себя перед ним виноватым. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он получил от меня "добро" на расследование случая, на который сам натолкнулся, а мне и в голову не приходило спросить его, удалось ли до чего-нибудь докопаться, подтвердился ли не примитивно-уголовный характер дела. По горло погруженный в генеральскую "розовую водицу", я напрочь забыл, что Пырван решает самостоятельную задачу и что он, наверное, горит желанием поделиться со мной своими надеждами и проблемами. Однако и вправду ли горит? Скорее всего, он выложит мне все сразу с видом победителя, а не в час по чайной ложке, как предпочитает делать большинство моих подчиненных. Что ж, посмотрим. Я должен выслушать его внимательно и серьезно, какими бы пустяками все это ни оказалось. Надо его ободрить, хотя меня самого впору подбадривать.

– Как успехи на ковре? – спросил я, чтобы начать разговор.

– Нормально. Тренируемся… Тренер спрашивал, не больны ли вы?

– Ну, и что ты ему ответил? Ты ведь знаешь, что я не болен?

– Предоставил ему теряться в догадках.

– Значит, я должен перед вами обоими извиниться… Я заметил во внешности Пырвана нечто для меня новое – какую-то небрежность в одежде: и брюки не отутюжены, как обычно, и ботинки не чищены, и галстук не в тон с пиджаком – наверное, утром схватил первый попавшийся и даже в зеркало посмотреться не успел. Я вдруг почувствовал к нему особую близость и понял, что его безукоризненный вид всегда меня несколько смущал, – не доверяю я людям, которые неизменно выглядят, как манекен на витрине.

– Слыхал, что говорят про Косолапого? Он вроде собирается переходить в другую категорию, чтобы не встречаться с тобой на первенстве страны. Пожалуй, там у него действительно больше шансов. Ты как думаешь?

Пырван высокомерно усмехнулся:

– Мне все равно, где будет выступать Косолапый.

– Ты так уверен в себе?

– Конечно, я в пять минут могу с ним разделаться.

– А вот тренер твой так не считает.

– Знаю.

– А может, для него и лучше перейти в более высокую категорию. Я-то только раз его видел – и правда, похож на медведя. Как думаешь, посоветует ему тренер остаться в прежней категории?

– Не исключено.

– Пожалуй, трудновато тебе придется на первенстве, а? Другие опасные соперники у тебя есть?

– Нет… Впрочем, есть, но они из другой "категории", – теперь старший лейтенант смотрел мне прямо в глаза. – Я именно за этим к вам и пришел.

Я облокотился на стол, закурил и приготовился слушать, но мысли мои витали далеко. Пырван это как будто понял и не торопился начинать. В сквере за окном кричали дети. Я рассеянно думал, что детские голоса проникают сквозь самые толстые стекла. Как первые весенние лучи. Эх, мне бы сейчас взять удочку да махнуть на Искырское водохранилище. Поймать-то я ничего не поймаю, зато хоть почувствую, как пружинит земля, отыщу взглядом первый зеленый росток, порадуюсь. Вздохну полной грудью, чтобы стала она широкой, как у Пырвана.

– Ну, приступай! – поторопил я его почти сердито. – Не беспокойся, имя я запомнил – Милчо Половянский. Постоянный покупатель в "Корекоме", получает доллары от якобы богатой тетки, сменил три машины, нигде не работает, глаза – серые и мутные. Дальше продолжать?

Пырван явно удивился, но остался доволен.

– Я рад, что вы все запомнили. Не придется повторяться.

– А что-нибудь новенькое у тебя есть?

– Думаю, что есть, товарищ полковник, – живо отозвался старший лейтенант. – Именно это дает мне право считать случай не просто уголовщиной.

– Но ты же и раньше, с самого начала утверждал, что этот случай для нас?

– Вы забыли. Раньше я только предполагал, а теперь…

– Может, ты узнал, кто его снабжает долларами?

– Пока нет.

– Но и это ты узнаешь в один прекрасный день, не так ли?

Старший лейтенант долго смотрел на меня и потом сказал:

– Обязательно узнаю! – Он замешкался, вероятно, чтобы собраться с мыслями. – Во-первых, я хотел бы описать вам Половянского. Думаю, что это будет полезно. Он родился в 1920 г. во Враце. Рано потерял отца – еще когда учился в начальной школе.

Мастерская отца по изготовлению кукол и карнавальных масок быстро пришла в упадок, оказалось, что мать напрочь лишена коммерческой жилки, да еще она взяла на работу нечистых на руку родственников. Мать и сын перебрались в Софию и поселились в купленной тут квартире (старуха по сей день там живет; она сохранила только одну комнату, а другие две продала, когда Милчо переехал). До Девятого сентября, гимназистом, Милчо целыми днями играл на бильярде. Там, в кафе, он познакомился и сблизился с группой ратников [3] , из-за чего позже, в 1947 году, долго находился под следствием. Было установлено, что в нелегальной деятельности организации он не участвовал и даже не знал о ней. Тем не менее, ненадолго выпустив на свободу, его вскоре на целый год упрятали в лагерь. Когда он снова появился в Софии, жизнь пошла своим чередом: игра на деньги, торговля из-под полы капроновыми чулками, бельем, косметикой, дамской обувью, кофе, в общем – чем под руку попадет. Жизнь его до сих пор проходит в основном в кафе. С помощью Одноухого, знаменитого в свое время картежника, он вынес из дома матери и продал почти все ее вещи, не пожалел даже последних драгоценностей. Половянский не брезгует ничем, играет в покер, бридж, нарды, кости, играет краплеными картами, фальшивыми костями, умеет передернуть не хуже самых прожженных заокеанских мошенников; его кумиром стал вечный герой Дикого Запада – киноартист Уоллес Бири, только с той разницей, что Уоллес Бири никогда не ноет и покоряет своей мужественностью, а Милчо часто задают взбучку и вышвыривают из кафе. Он зарегистрирован как игрок в азартные игры да еще рецидивист. Таких обязывают подписывать особую декларацию; когда это произошло, Половянский вроде бы опомнился, начал подыскивать работу. Одиннадцать месяцев и двадцать дней – вот и весь его трудовой стаж. Да и тот кончился печально. Из парка, куда он нанялся, его уволили за кражу роз. Он снова очутился в кафе, однако здесь произошло много перемен – не стало карт, не стало игры в кости, а Милчо все не мог забыть «золотые деньки». Ведь азартные игры были его единственной гордостью. О том времени он может говорить часами – была бы публика. Впрочем, слушатели всегда находились: мошенник скупердяем не был и угощал щедро.

3

Ратник – член фашистской молодежной организации в Болгарии.

– Мне удалось, – подчеркнул Пырван, – внедрить в их шайку нашего человека; он, между прочим, утверждает, что у Милчо есть чувство юмора и талант рассказчика. Врет он как сивый мерин, но так искусно, что слушатели верят. Взять хоть историю с разорванным тузом. Как-то во время крупной игры в покер при последней сдаче, когда никто не сказал "пас", хотя ставка была поднята в девять раз и достигла головокружительной суммы, Милчо под столом ловко разорвал надвое червового туза, присовокупил половинки к двум имевшимся у него на руках тузам и объявил каре. Или история с разбогатевшим портным. Пронюхал Милчо, что у того водятся денежки и что он до смерти любит играть в кости. И в один прекрасный день эта парочка уже перекатывала в ладонях кости. Милчо для такого случая раздобыл кости фальшивые: на какую сторону ни поверни – кругом одни шестерки. Меньше чем за час он обобрал портного до нитки. В конце концов тот настолько вышел из себя, что выложил на стол толстенную пачку банкнот и сказал: "Последний раз бросаем!" Милчо ловко подменил кости и бросил на стол фальшивые. Разумеется, выпал дубль – шесть и шесть. Одной рукой он быстро убрал фальшивые кости (вдруг портному придет в голову проверить!), а другой потянулся к залогу. Однако портной шлепнул его по руке: "Стой, ты куда тянешься? Ну-ка, прочь руки!" "Как куда? Ты что не видел, у меня дубль был?" "Ну нет, – ответил портной, – было не шесть и шесть, а шесть и четыре!" "Ты что, с ума спятил! Шесть и шесть было!" "Нет, я сам видел – шесть и четыре". "Шесть и шесть". "Шесть и четыре!" Тут Милчо не на шутку разозлился – это уж было слишком. Он разжал ладонь и показал фальшивые кости: "На, смотри, идиот несчастный, где ты видел шесть и четыре, когда здесь вообще четверок нет!"

Тук Пырван рассмеялся с какой-то, как мне показалось, долей восхищения этим мошенником. Конечно, и презрение слышалось в его смехе, но, как ни парадоксально, восхищение тоже. Выходит, моему прославленному борцу по душе подобные вещи? Наверное, это осталось с тех пор, когда у него был роман с Деси. Но, как только я поднял руку и многозначительно взглянул на часы, он перестал смеяться.

– Извините, я, кажется, увлекся, – смутился он. – Вы предупреждали говорить только о самом важном. Сам не знаю, почему все это показалось мне таким смешным. Действительно, только круглый идиот может сочинить такое! Я просто хотел показать, насколько сблизился с Половянским человек, который проник в шайку. Он может быть нам очень полезен.