Волчья хватка. Волчья хватка?2 (сборник)
Шрифт:
– Есть предложение.
– Я уже слышал твое предложение.
– Нет, не разойтись – в одну сторону уйти. Давай поговорим по душам?
– Мы не разговаривать сюда сошлись.
– То есть без драки ты не можешь?
– Не могу.
Его руки гориллы, вольно болтающиеся вдоль тела, сжались в кулаки.
– Добро… Но тогда будет уже не предложение, а условие. Обязательное. – Сыч сделал паузу. – Сейчас я тебя положу… Ты встанешь с ристалища и уйдешь со мной. Не пойдешь же ты к… избранной и названой с разбитой рожей? И без ее плаща?
– Ну, а если сам ляжешь?
Ражный допускал свое поражение, при этом довольно легко и даже весело.
– Тогда научишь меня волчьей хватке. Тем я и утешусь!
Ражный промолчал, а бродяга
– Не торопись отказывать!.. Подумай: не велика и плата за возможность отлупить соперника, жениться на его невесте да еще выйти сухим из воды. То есть из-под суда Ослаба!
Ражный молча пробил след на середину поляны.
– Что же, выходи, покажу и хватку. Утешу.
Пожалуй, с минуту – уже и снег подтаял под ступнями, бродяга стоял набычившись и молча глядел на ристалище. Должно быть, заводил себя, распалял…
И с началом этой паузы, в той стороне, где дотлевал его дом, Ражному вдруг послышалось пение – знакомое, напоминающее ораторию, но звучащую бессловесно. В какой-то миг ему показалось, будто голос приближается и усиливается, словно к нему, одинокому, примешивается хор. В этом пении не было какого-то особого благозвучия, обычного для литургии; скорее, наоборот, слышались жесткость, драматичность, и все равно оставалось ощущение, будто это молитва.
Странствующий рыцарь заглушил ее.
– Ну и дурак же ты, Ражный! – сказал он и, рывком скинув куртку, стал стягивать сапоги. – Гляди, я тебе предлагал… Ведь изуродую же! И за что, а?.. Запомни: уйдешь со мной! Куда поведу!
– Поведешь, Сыч, – миролюбиво поторопил Ражный. – Только выходи, а то ноги мерзнут.
Бродяга лишь сверкнул глазами:
– Да ты соображаешь?! Это твой последний поединок! На всякую хватку есть захватка… У тебя в правом боку ребер нет, так я еще из левого вырву. Для баланса фигуры, чтобы не заносило…
Он знал о ране!
Но эта мысль или шелковый плащ, согревающий провал в боку, вдруг наполнили Ражного яростью – той самой, за отсутствие которой он был осужден…
Турнирные схватки никогда не проходили по полному кругу обычных поединков и начинались сразу же с третьего этапа – с сечи, вмещающей в себя первые два, что по темпу напоминало скоротечную драку. Видимо, нарушитель госграниц проводил подобные дуэли не в первый раз, набил руку в вольных поединках с олимпийскими чемпионами и в драках с араксами, поэтому рассчитывал сразу же шокировать соперника мощнейшим кулачным натиском. Эдакий тяжеловесный бокс со стремительностью сверхлегкого боксера, переходящий в молниеносные попытки захватов головы и рук. Кроме того, он еще оказался говоруном, то есть постоянно сопровождал свои действия обязательными репликами, чаще всего ничего не значащими для непосвященных, как всякие поговорки и присловья в преферансе. Или вовсе бубнил на английском и каком-то тюркском языках.
А отец учил Ражного опасаться болтливых в поединке, ибо они таким образом старались захватить психологическое внимание, чтобы незаметно подготовить и провести свои коронные захваты. Должно быть, бродяга много чего знал о Ражном и вместе с неослабевающим натиском специально забалтывал его, не давая сосредоточиться и на секунду взмыть летающей мышью.
Ражный отбивал его серии ударов, уходил от захватов, приплясывая на снегу и вспоминая уроки танцев Скифа. Попасть в ритм этого странствующего драчуна оказалось невозможно из-за отсутствия такового. Тут была некая какофония движений, фраз на разных языках и неожиданных, импульсивных, самоубийственных выпадов, когда он внезапно сгибался пополам и тараном шел головой вперед, будто умышленно подставляя затылок под сокрушительный удар или смертельный захват. И при этом вращал по кругу своими огромными руками, как если бы плыл брассом. По крайней мере, за первые десять минут схватки Сыч дважды повторил такой ход, словно хотел взять на испуг или, раскрутив свои маховики, разогнаться и взлететь, однако
Научить тому, о чем просил…
И бойцом Сыч был неутомимым! Такой энергичный и быстрый темп даже легковесы едва выдерживают один раунд, а этот молотил воздух четверть часа, выбил ногами целую сотку целинного снега и, кажется, только еще раззадорился. Когда «снежный человек» пошел на таранный взлет в третий раз, Ражный увернулся в последний миг и вдруг понял, какая опасность ему грозила и на что рассчитывал соперник. Должно быть, он не зря схватывался с дикими зверями и, скорее всего, наблюдал за поведением животных в брачных и прочих поединках. Эти неожиданные и какие-то неосторожные выпады, провоцирующие на удар по затылку или захват, напоминали атаку носорога, когда он, разгоняя свою огромную массу, всю энергию как бы переливает и скапливает в голове и передней части тела, чтобы потом, насадив противника на рог, резко выпрямиться, перекинуть его через себя и, если не убить о мерзлую землю, то покалечить, переломав кости, и на этом завершить схватку.
Ражный почему-то ждал от него чего-то кошачьего, полученного из опыта борьбы со львами, тиграми и пантерами, но никак уж не парнокопытными и травоядными.
Видимо, этот богатырь прекрасно понимал, что после встречи со Скифом Ражного не взять ни на кулак, ни захватом и усмирением в братании, и потому заготовил то, чем искусно владел и о чем вотчинник-домосед не мог даже догадываться.
После третьей неудачной попытки подцепить рогом соперник боднул пустое пространство и резко изменил тактику, словно забыв о носорожьей атаке. Он превратился в гориллу, начал ходить чуть пригнувшись, плавно, отчего длинные и вроде бы безвольные руки опустились ниже колен и время от времени правая внезапно выбрасывалась вперед, норовя захватить рубаху противника. Левая же, висящая плетью, лишь поигрывала пальцами, готовая нанести удар – началась охота за старой раной, и это заставило Ражного на время отказаться от волчьей хватки и защищаться активнее. Он ушел от очередного захвата и в тот же миг крутанул левого «волчка». Слепой удар пришелся противнику по горлу – докуда смогла достать рука из-за большой разницы в росте. Сыч не ожидал ничего подобного, отскочил и захрипел, и можно было добавить ему справа, однако Ражный уловил паузу и взмыл нетопырем.
Кокон вокруг «снежного человека» не разорвался, но вытянулся вверх и вперед, нависнув зеленовато-бордовым козырьком. Он источал энергию устрашения, причем какую-то тяжелую, давящую, звериную. Но замкнутая в ореоле, она сейчас мешала ему и почти не достигала цели, а синие сполохи, будто молнии, гвоздили его оболочку, стремясь вырваться наружу.
И все еще было непонятно, что означает этот невиданный у араксов, синий, «женский» цвет в излучении его естества: то ли сдерживаемая сила, то ли слабость…
В эти короткие секунды, пока Ражный парил чувствами над противником, слух вновь уловил далекую распевную молитву и впервые определил, что этот голос – мужской, причем сильный и широкий по диапазону.
– Данке шон! – сказал носорог, выдохнув ком боли и, видимо, оценив паузу как благородство. – Премного благодарен… Долг платежом красен…
И опять изменил стойку, сделавшись, наконец, диким котом: стал приседать, склоняясь чуть ли не до земли, держать дистанцию и охотился теперь за левым боком. Ражный поводил его по кругу, ожидая прыжка, после чего резко пошел на сближение, заставил попятиться и, отражая мягкий встречный удар, захватил рукав, но бросок не получился – слишком велик был противник, чтобы переместить его центр тяжести вперед и подсечь колено. «Снежный человек» засмеялся, легко вырвал руку, мол, со мной нужно обращаться серьезнее, поплясал гориллой и в мгновение ока опять превратился в носорога. Глядя на стремительные перевоплощения, Ражный ждал этого момента, отпрянул влево и, пригнувшись, чтобы не попасть в коловращение его руки, сделал первую хватку.