Волчья каторга
Шрифт:
Тут, собственно, все довольно просто. Ведь имечко это едва ли не нарицательное. Еще сотня-другая лет, и Иванами будут звать всех, кто прост, добр и радостен. Не тем, что он постоянно хохочет в голос, а тем, что благорасположен изнутри…
Ну, разве не прост этот Жилкин?
Кто дергал его за язык читать стихотворение самого скабрезного поэта Всея Руси на уроке истории русской словесности? Ведь надо же додуматься до такого поступка!
Но Иваны — не дураки. Иваны и в сказках не дураки, хоть в них они часто так и называются. Они просто такие, какие есть. Умеющие грустить и радоваться, смеяться, когда смешно, и плакать, когда грустно и печально, ничуть не скрывая душевного настроения.
На их лицах нет различных личин, в зависимости от ситуации или определенного случая: скажем,
Ну, а касательно покровителей, то их у Иванов такое превеликое множество, что одно перечисление таковых займет не менее трех четвертей часа, ибо начать придется с крестителя Господня Иоанна Предтечи и ученика Спасителя апостола Иоанна Богослова, а закончить, стало быть, пустынником Иоанном Египетским и милостивцем Ростовским Иоанном Власатым…
Иванов лучше не трогать: себе дороже! Характер — взрывной и яростный, чего с первого взгляда никак не различить. Иван силен и слаб, добр и коварен, открыт и замкнут, прямодушен и хитер. Жизнь человека с таким именем сложна и ухабиста, напоминая порой неказистую проселочную дорогу.
Иваны выносливы, спокойны и настойчивы. К цели часто идут напролом, но, случается, равнодушно застывают в шаге от нее, когда остается лишь протянуть руку и получить заслуженное. Вот такие уж они…
Компромиссов Иваны не любят. И не идут на них. Даже не уговаривайте. В общем, все Иваны похожи друг на друга. Похожи были бы и Иван Захарович Жилкин и Иван Федорович Воловцов, если бы не находились по разные стороны баррикады, что зовется Законом…
Уже через три недели после того, как Жилкина выгнали из гимназии, он с такими же праздношатающимися подростками, как и он сам, подломил на Петровке антикварную лавку Акселя Ёнссона, то ли шведа, то ли норвежца. Пацаны, что были с ним, понахватали первое, что попалось под руку, и были таковы, а Иван подошел к делу ответственно и стал набивать карманы серебряными портсигарами, золотыми часами, старинными брелоками и прочей безделицей, выбирая преимущественно то, что, на его взгляд, стоило подороже. И навыбирался… На шум, что понаделали выбегающие из лавки пацаны, спустился со второго этажа сам коммерции советник господин Аксель Ёнссон, да не один, а с драгунской скорострельной берданкой со скользящим затвором. Спустился так тихохонько, что Жилкин в азарте халявной наживы попросту его не услышал, и когда ему в бок ткнулся винтовочный ствол, Ваня был, скорее, удивлен, нежели напуган.
— Ручоночки свои поднял! — на хорошем русском языке произнес швед или норвежец, что указывало на его долгое пребывание в Российской империи. — Ты что делаешь, сопля ты мерзопакостная, — начал урезонивать Жилкина Аксель Ёнссон и тем самым показал, что человек он все-таки не русский. Ибо русский купец или человек торговый, увидев, что товар его столь беззастенчиво рассовывается по карманам, непременно бы заехал от души грабителю в ухо или челюсть, а может, и избил бы до полусмерти, вымещая всю вековую ненависть человека имущего к вору. Этот же поступил иначе: он долго и нудно рассказывал Ивану, что грабить и воровать нехорошо, что за это ждут его адовы муки и что надо менять нехорошее воровское занятие на занятие хорошее, например, пойти учеником к каменщику или плотнику, дабы потом, овладев профессией, зарабатывать себе на хлеб насущный честным трудом. Как он, к примеру. Ведь он приехал в Россию с отцом и несколько лет служил у него простым разнорабочим, выполняя работу, которая на данный момент была необходима. Он грузил и разгружал товары, учился вести документацию и экономический учет, постигал азы купеческого дела, поскольку в России быть купцом намного сложнее, нежели в Скандинавии, где все ясно и понятно.
Ваня, слушая его нравоучения, попытался было незаметно освободить карманы от портсигаров и часов, но Аксель Ёнссон не дал ему этого сделать, поскольку зорко следил за всеми движениями воришки. Наверное, если бы Жилкин попытался бежать, этот коммерческий советник непременно выстрелил бы, ничуть не сомневаясь в необходимости этого. Конечно, выстрелил бы в ногу, чтобы не убить грабителя и дать возможность свершиться правосудию. Так Ваня и слушал этого шведа или норвежца, покуда не приехала полиция. Как оказалось, у Акселя Ёнссона в спальных покоях имелся телефон, и он, заслышав в своей лавке шум, телефонировал об этом в полицейское управление и вызвал наряд.
Жилкина повязали с поличным, отчего разбирательство было недолгим. Скоро дело его было передано в суд, и, отсидев два месяца в следственном отделении Таганской тюрьмы, Жилкин предстал под светлые очи господина судьи, его высокородия Ильи Афанасьевича Губина-Караваева. Статский советник Губин-Караваев был большим поборником закона, либералом, что стало вдруг в Российской державе крайне модно и вообще было на сей день самое что ни на есть комильфо. А еще его высокородие обладал мягким уступчивым характером, что для судьи, возможно, и не совсем хорошо. Ведь кто такой судья? Вершитель закона. Трактовать его так или эдак, а то вдруг, как вздумается, он просто не имеет права. Он обязан следовать букве закона без всяких компромиссных вариантов!
Кроме того, в зале сидела парочка репортеров из крупных газет, и покрасоваться перед ними своими передовыми взглядами господину судье очень хотелось. В ходе судебного разбирательства, по настоянию судьи, был сделан упор на недостаточность умственного и нравственного развития Ивана Жилкина в связи с его подростковым возрастом. Какой, мол, спрос с мальчугана, у которого в голове еще ветер гуляет, которого, к тому же, турнули из гимназии за дурь! Одним словом, подростковый возраст Вани, а точнее, «недостаточность его ума и нравственных устоев, которые еще не закрепились в нем, как в личности» (так сказал адвокат), послужили смягчающим обстоятельством. Жилкин не только не был осужден, но и отпущен на все четыре стороны прямо из зала суда, что вызвало хоть и реденькие, но аплодисменты у немногочисленной либеральной публики. Правда, швед или норвежец Аксель Ёнссон заявил, что скоро суду вновь придется лицезреть Жилкина в качестве подсудимого, поскольку он за законопротивный проступок не был наказан, что и развязывает руки потенциальным преступникам, но его реплика явилась гласом вопиющего в пустыне.
Однако оказалось, что Аксель Ёнссон как в воду глядел. Через три месяца после данного судебного разбирательства Иван Жилкин вновь был арестован, уже по подозрению в ограблении лавки бакалейных и колониальных товаров Натана Мудкевича на Михалковском шоссе и похищении из кассы двухсот пятидесяти четырех рублей с копейками и двух ящиков папирос «Пушка». При обыске оба ящика папирос и часть денег были найдены, потом нашелся и свидетель, который видел Жилкина, крутящегося за день до ограбления возле лавки, а затем последовало и признательное показание самого Ивана. На этот раз, проведя в Таганской тюрьме три месяца до судебного разбирательства в качестве подозреваемого, он вернулся в нее после суда в качестве осужденного на два года и шесть месяцев. Срок свой Жилкин отсидел сполна, после чего продержался на воле чуть более полугода и вновь загремел по статье «Мошенничество с использованием доверчивости» Уложения о наказаниях уже на четыре года…
Конечно, не все это было написано на том листочке, что передал Лебедев Воловцову. Но догадаться опытному следователю, как и что было, не представляло особого труда. Теперь надлежало найти этого Ивана Жилкина и побеседовать с ним на отвлеченные темы. В частности, где он был и что делал семнадцатого сентября сего года…
Глава 7. Рудник «Надежда», или Жорка Сухорукий
Зарентуйская каторжная тюрьма — центральная тюрьма Первого разряда Нерчинской каторги, созданная специально для отбытия наказания за особо тяжкие преступления. А что значит крытка первого разряда? На сей вопрос бывалые бродяги ответят одним словом: «злющая»!