Волчья Радуга
Шрифт:
Провожать Катю отправились оба «паломника». Незаметно они перешли на «ты», и даже Иван поддерживал беседу, а Василий так и сыпал веселыми историями.
— Нет, Кать, ты про Ваньку не думай, раньше он не был таким занудой. Курсе на третьем, в зимнюю сессию, мы ко всем экзаменам готовились одинаково: напивались на положения риз. И вот на один экзамен — по-моему, это была начертательная геометрия…
— Философия, — уточнил Иван.
— Ах да, философия. В общем, с утра были мы никакие. Ну, я еще ничего, а Плюха совсем плох. А что делать, надо идти сдаваться. Взвалил
— Борис Михайлович, — невозмутимо поправил Иван.
Отсмеявшись, Катя выступила с ответной историей.
— А я забавно диплом защищала. Боялась ужасно. Ну, меня друзья и уговорили пятьдесят граммов принять для храбрости. Я подхожу к кафедре и… тут же ловким движением руки смахиваю с нее вазу с цветами. Кто-то из комиссии говорит: «Посуда бьется к счастью». И действительно, язык у меня стал без костей. Так красиво выступала, с эпитетами и метафорами… Ой, а вон мои вещи.
Действительно, на берегу лежали мокрые насквозь покрывало и шорты с маечкой. Катя сгребла одежду в охапку и отдала тяжелую, промокшую подстилку Василию, любезно предложившему помощь.
Почти у самого забора бабы Вериного дома им встретилась баба Аня, гнавшая домой коз.
— Добрый вечер, баба Аня, — вежливо поздоровалась Катя.
Старуха неодобрительно зыркнула в сторону Катиных провожатых:
— Добрый, добрый. А с кем это ты, Катюша?
— Баба Аня, это паломники. Они церковь реставрируют.
— А, паломники, — заулыбалась соседка. — Это хорошо. А тот светлянький парень, он к тябе из города приехал? Ухажер, что ли?
— Какой светленький? — изумилась Катя. — Никто ко мне не приезжал.
— Ну, някто значит някто, — не стала спорить баба Аня. Но, все-таки, уходя, повторила:
— А был здесь такой, светлянький…
У самой калитки девушка отдала Василию плащ, надеясь, что соседи не успеют застукать ее в одном купальнике. Все-таки нравы в деревнях куда строже городских!
Прощаться было немного грустно: вряд ли такой веселый вечер еще раз повторится. Катя прикрыла калитку и медленно, срывая забинтованной рукой мокрую веточку сирени, пошла к дому. И у крыльца закричала но весь голос. Услыхав это, Василий с Иваном тут же вернулись. Втроем они оторопело стояли перед крыльцом, на котором, свисая по ступеням, лежало окровавленное волчье тело.
Глава 6
ОБОРОТЕНЬ
Волк умирал. Катя, набросив поверх купальника сарафан, стояла возле него на коленях и бесстрашно щупала горячий, сухой нос, но зверь не замечал ее руки. Мокрая от дождя и крови шерсть свалялась, худые бока вздымались и опадали, дыхание прерывалось хрипами. И при каждом вздохе струйка крови толчками истекала из пасти на половик.
— Мучается, — покачал головой Иван.
— Катюша, мы его, пожалуй, унесем, — хмуро сказал Василий. —
— Да что с ним? — чуть не плача, воскликнула Катя. — Я видела его вчера вечером, он был совершенно здоров. Надо хоть посмотреть, от чего ему так плохо.
— Катюша, у тебя есть бинтик? — спросил Василий.
Катя суматошно заметалась по веранде. Где же у бабы Веры аптечка? И что там еще может пригодиться? Господи, хорошо, что дали свет, можно будет хоть кому-нибудь позвонить. Но кому? На вызов ветеринара в такую глушь у нее может и денег не хватить. Бинт, наконец, нашелся. Катя протянула его Василию, и «паломник» ловко замотал волку пасть, смешно завязав бантиком сверху. Катя не могла сдержать улыбки.
— Вот так. Больной, не нападайте! — удовлетворенно кивнул Василий. — Это знаешь, Катюша, сестренка моя в детстве играла в доктора. Ну, а пациентом был наш кот Васька. Слышим, она ему серьезно так: «Больной, потерпите. Больной, у вас температура. Больной, вам прописан укол». Ну, уколы и перевязки он еще кое-как терпел. А когда дошло дело до удаления аппендицита, кошачье терпение лопнуло. Слышим — из детской доносится отчаянный мяв, выбегает кот, весь в бинтах, а за ним сестра. Руки поцарапаны, а сама кричит: «Больной, не нападайте!»
Василий и Катя вдвоем приподняли зверя. Тело было тяжелым и безжизненным.
— Стоп! — вдруг остановил их Иван. — Посмотрите-ка! Похоже, он действительно ранен.
И действительно, из волчьей холки торчала рукоять кинжала.
— Странно, — Иван коснулся оружия. — Рана совсем неглубокая. Уж во всяком случае, не смертельная.
Быстрым движением он выдернул лезвие. Зверь забился так, что от неожиданности Катя с Василием уронили его обратно на крыльцо, и снова затих. Иван с любопытством повертел в руках короткий, тонкий кинжал — на перепачканной кровью серебряной рукоятке была гравировка: змея, широко распахнув пасть, проглатывает четырехконечную звезду. Изгиб змеиного тела очень напоминал букву «М».
— Смотрите-ка, — шепнула Катя. — Кажется, ему лучше.
Иван отбросил кинжал, и все трое склонились над неподвижным зверем. Он по-прежнему не открывал глаз, но вид его теперь не был безнадежным. Волк дышал тяжело, но равномерно, и страшные хрипы в легких прекратились. Нос стал теплым, как у спящей собаки.
— Может, выживет, — пожал плечами Василий.
— Вы поможете занести его на веранду? — попросила Катя.
Катя постелила два старых фланелевых халата, и больного устроили на этой постели.
— Спасибо вам, ребята, — сказала она. — Дальше я справлюсь.
— Катюша, у тебя в доме иконка какая-нибудь есть? — спросил вдруг Иван.
— Ну… Есть, наверное, у бабушки. А что?
— Да так… Все-таки волк…
— Да ну тебя, Иван, — возмутился Василий. — Не пугай ее на ночь глядя. Катюш, может нам остаться? Ты не подумай чего, просто не хочется бросать тебя наедине… с этой проблемой.
— Я не боюсь, ребята, спасибо, — ответила Катя. — Честно говоря, я так устала, что бояться просто нет сил. Со мной все будет в порядке. Сейчас лягу, высплюсь…