Волчья река
Шрифт:
Она хочет устроить сцену. Она здесь для того, чтобы спровоцировать меня. Заставить меня потерять голову и начать душить ее прямо здесь, в эфире, на глазах у охваченного ужасом Хауи Хэмлина и половины штата Теннесси. Мне нужно очень осторожно играть в эту игру.
Поэтому я откидываюсь на спинку кресла и говорю:
– Я буду ждать этого. И буду рада шансу внести свои замечания, указывая на допущенные неточности. Как вы, вероятно, знаете, не все члены семей жертв на вашей стороне.
– Не все, – соглашается Миранда. – Боюсь, некоторые из них действительно сочли вас невинной жертвой произвола. На самом деле это очень плохо. –
– Очень плохо, что вы не смогли найти позитивный способ выразить свое горе, миссис Тайдуэлл, – говорю я без всякого потаенного смысла. – Я скорблю о том, что случилось с вашей дочерью, и желаю вам удовлетвориться уже свершившимся правосудием. Ее убийца мертв.
– Один из них, – рявкает Миранда. – И еще одна осталась. – Она понимает, что ступает на опасную черту, если не заходит за нее, и сознательным усилием вызывает у себя на глазах слезы и прикрывает рот рукой. Идеальная обезумевшая от горя мать, если не смотреть вблизи. – Простите, мистер Хэмлин. Это труднее, чем мне казалось.
– С вами всё в порядке, миссис Тайдуэлл? – спрашивает Хауи, как будто ему действительно есть до этого дело. У него наготове бумажные платочки, и Миранда слегка прикладывает один из этих платочков к глазам, стараясь не размазать макияж. – Если для вас это слишком тяжело, мы можем сделать перерыв.
– А что, если это слишком тяжело для меня? – спрашиваю я его. Понимаю, что зла, но я все равно не могу перещеголять Миранду Тайдуэлл в деликатности: она рождена для того, чтобы манипулировать, а мне это искусство никогда особо не давалось. – Эта женщина некогда уже запустила механизм, способный подвергнуть риску мою жизнь и жизни моих детей, при этом у нее не было никакой возможности контролировать этот механизм. И она угрожает сделать это снова.
– Я никому не угрожаю, – возражает Миранда. У нее даже дрожит голос. «Какая отважная женщина!» – думают зрители, в то время как я выгляжу злобной и жестокой тварью. – Я просто сказала, что мы снимаем документальный фильм о тех, кого любили и потеряли, намереваясь полностью раскрыть это дело.
– Дамы, пожалуйста, не забывайте, что я не принимаю ничью сторону, – говорит Хауи, и его тон напоминает мне о скользкой банке с топленым жиром, которую моя мать когда-то держала около плиты.
Я ничего не могу поделать с собой. И не выдерживаю.
– У меня нет никакой стороны! У меня есть правда! – почти кричу я ему, больше не в силах держать себя в руках. – Вы пригласили меня на эту программу, чтобы поговорить о преследовании по отношению к моей семье, а вместо этого предоставляете эфир женщине, которая пойдет на всё, лишь бы уничтожить меня и моих детей. Не смейте притворяться, будто это какая-то там «сторона». Я пришла сюда не за этим.
– Мисс Проктор…
– Нет! – Я встаю, отстегиваю микрофон, выдергиваю провод из-под блузки и кидаю все это в кресло. Хотя на самом деле мне хочется швырнуть микрофон ему в лицо. – С меня хватит.
Камера провожает меня, когда я едва ли не бегом направляюсь прочь с возвышения, подальше от света прожекторов. Мне хочется отпихнуть с дороги компьютерный пульт, но за него придется платить, поэтому я просто огибаю его и иду в фойе для участников. Распахиваю дверь и смотрю на своих детей – своих
– Потрясающе, миссис Тайдуэлл; я задержу вас еще на две минуты, а потом мы перейдем к Уайтам. Эрин, скажи им приготовиться.
Уайты. Я вспоминаю объявление, сделанное вначале. Должно быть, это и есть родители Элли Уайт, пропавшей шестилетней девочки. Прошло несколько дней с тех пор, как ее увез неизвестный, притворившийся шофером ее отца; по всей видимости, это было хорошо спланированное профессиональное похищение.
– Мне жаль, – говорю я им, а потом задумываюсь, хотят ли они от меня хотя бы сочувствия. После этого шоу ужасов – вероятно, нет. Они не отвечают. Я даже не знаю, слышали ли она меня на самом деле.
– Что за фигня тут творится? – выпаливает наконец Ланни. Глаза у нее огромные, лицо бледное – это видно даже под готским макияжем, который она до сих пор любит. – Мам, эта женщина что, одна из матерей…
– Всё в порядке, милая, – говорю я ей. – Пойдем отсюда. Немедленно.
Коннор не издает ни звука, просто подходит и обнимает меня. В последние несколько месяцев у него произошел скачок роста, и сейчас он уже достает мне до плеча. Ланни все еще выше его, но ненамного.
Я хочу уйти отсюда, пока Миранда еще в эфире и не сможет последовать за мной. Киваю Уайтам; женщина, сидящая рядом с ними – средних лет, с простой прической, в практичном брючном костюме, – кивает мне в ответ. Она смотрит на меня, пока я веду своих детей прочь из фойе и по дороге к двери подхватываю свою сумку.
Еще до того, как мы добираемся до выхода из здания, я набираю номер на телефоне. Кто-то из персонала пытается преградить мне путь – вероятно, чтобы убедить меня вернуться в эту гладиаторскую яму идиотизма, – но я отодвигаю его с дороги, не слушая ни единого его слова.
Потом мы выходим наружу, и Сэм отвечает мне.
– Уже закончили? – Голос у него удивленный.
– Ты не смотрел?
– Я ходил за кофе. Что случилось?
– В машине расскажу. Встретимся в конце подъездной дороги, – отвечаю я, и мы быстрой походкой направляемся по тротуару, идущему слегка под уклон.
По пути я вижу перед зданием студии огромный экран, на котором без звука идет «Шоу Хауи Хэмлина» с крупными кадрами в нижней части экрана. Должно быть, показ идет с задержкой, потому что, похоже, Хэмлин на экране как раз сейчас извиняется перед зрителями за мой резкий уход из студии. Я уверена, что дальше – поскольку команда Хэмлина хорошо провела подготовку – они позволят Миранде разглагольствовать о том, как подозрительно выглядит мое поведение. О том, что в прошлом году труп некой девушки нашли в озере Стиллхауз, прямо возле нашего дома. О том, как это убийство сошло мне с рук… вот только я этого не делала. Это было дело рук человека, который пытался подставить меня по приказу моего бывшего мужа. Но кто же поверит в эту правду?