Волчья стая – Кровавый след террора

Якубов Олег Александрович

Впрочем, даже с того места, где стояло оцепление, видна была зияющая воронка. Перейдя по подземному переходу к улице Шарафа Рашидова, я увидел, как заколачивают фанерой окна без стекол в здании, где находится клуб «Аладдин». Та же картина была и у здания Национального банка. Только на улице Абдуллы Каххара мне вновь удалось поговорить с одним из очевидцев. Старик был словоохотлив, ему не терпелось поделиться хоть с кем-нибудь не только увиденным, но и своими размышлениями по поводу случившегося. Узнав, что разговаривает с журналистом, мой собеседник, видно, настроился на обстоятельную беседу и первым делом повел меня вдоль по улице, чтобы показать дом, в котором живет.

– Видишь, сынок, это совсем рядом, – говорил он мне. ~~ В тот момент, когда взорвалось, я был на улице, но слышал, как стекла задребезжали. Забежал в дом, смотрю —вроде все в порядке, ну я снова на улицу выскочил и пошел смотреть, где же такое случилось. Сначала подумал, что у кого-то из соседей газ взорвался, ну или еще что-то вроде этого. Но когда увидел вот этот дом, двадцать второй, то понял – здесь дела посерьезнее.

Вообще, в этом доме последнее время какие-то молодые ребята жили, – продолжал свой

обстоятельный рассказ старик. – Хозяева – хорошие люди, они где-то под Ташкентом работают, там и живут теперь, а дом сдали: чего пустому стоять, опять-таки деньги всем нужны. Эти, ну жильцы новые, все на машинах приезжали, иностранных. Ну, сейчас таких машин в Ташкенте полно, так что ничего удивительного. А вчера утром, еще до того как дом взорвался, тут еще один какой-то парень все ходил, что-то высматривал, с соседями о чем-то говорил, вроде искал кого-то. Потом возле двадцать второго дома остановился. Как раз машина туда подъехала, из нее тоже молодой вышел. Они о чем-то поговорили. Тот, что приехал, в дом вошел, недолго там пробыл и уехал. А второй еще немного покрутился, потом свернул за угол. И вдруг я вижу, он, представляешь, на дерево полез. Да так ловко, быстро. Я еще подумал, надо бы милицию позвать, вдруг воровать вздумал и высматривает, как во двор залезть. Но в этот момент и рвануло.

–А того парня, что на дерево лез, вы потом видели? – спросил я старика.

–Нет, больше не видел, да и не до этого было. Ты же сам видишь, что здесь было. Одно кафе полностью разворотило, из домов люди повыбежали. Крик, гам, не поймешь, что случилось. Потом, конечно, милиция приехала, пожарные, «скорая». Говорят, теперь те дома, что разрушены, за счет государства ремонтировать будут. Как думаешь, не обманут?

–Думаю, не обманут, – успокоил я его и попрощался.

Вечером мне все же удалось встретиться в прокуратуре с руководителем созданной в республике опера тивноследственной группы. «Рашитжон Хамидович Кадыров, заместитель Генерального прокурора Узбекистана, государственный советник юстиции третьего класса» – прочел я на табличке при входе в приемную.

–У меня, к сожалению, очень ограничено время. Сами понимаете, сейчас каждая минута на счету. – сказал он и добавил: – Это не просто слова, так оно на самом деле. У вас, наверное, есть вопросы.

–Сегодня в некоторых газетах опубликованы различные версии по поводу произошедших вчера взрывов. А какие основные версии существуют у специалистов розыска?

–Что касается газетных версий, при всем моем уважении к прессе, я не думаю, что сейчас время для домыслов, – ответил господин Кадыров. – Многое неясно, мы обязаны проверить все, и я не вправе делиться с вами сомнениями. Ситуация слишком серьезна и, не скрою, неожиданна. Одно могу сказать твердо – мы работаем круглые сутки и будем так работать до тех пор, пока во всем не разберемся. Даже за эти тридцать с небольшим часов нам уже удалось кое-что…

–А нельзя ли поконкретнее?

–Нет, пока ничего конкретного сообщить не могу, не имею права. Следствие сейчас только делает первые шаги, любая утечка информации способна нанести непоправимый вред.

–Но вы же понимаете, господин Кадыров, что ваших обтекаемых ответов совершенно недостаточно для интервью. Нужны факты.

–А я и не собирался сегодня давать вам интервью. Просто уважил вашу просьбу о встрече. Если вы действительно хотите написать правду, а не собираетесь пичкать читателей собственными вымыслами, то давайте встретимся, когда следствие будет закончено. Обещаю, что ничего не утаю.

–Беру с вас слово, – без всякого энтузиазма произнес я, понимая, что ухожу из прокуратуры ни с чем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЧАСТНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Глава первая

УЗБЕКИСТАН-ИЗРАИЛЬ

Признаюсь откровенно, слова зампрокурора Узбекистана Рашитжона Кадырова о журналистских домыслах и вымыслах меня задели. Не в том плане, что во мне заговорили корпоративные амбиции, а в том, что один из руководителей мощнейшей правоохранительной службы недвусмысленно дал понять, что любая неточная информация может нанести вред следствию. И тут мне в голову запала шальная, на первый взгляд, мысль – провести собственное, журналистское, или, если угодно, частное расследование. И чем больше я об этом думал, тем сильнее овладевала мной эта идея. Конечно, я и не надеялся, что смогу разыскать реальных исполнителей теракта. Для этого нужно быть профессионалом розыска самого высокого класса. В сказки о том, как умный дилетант, наморщив лоб и чертя на листке бумаги логические схемы, разыскивает злостного преступника, я уже давно не верю. А вот вычислить тех, кто стоял за терактами в Ташкенте, можно попробовать. В наш информационный век желающие поделиться информацией с тем, кто готов внимательно слушать, еще, слава Богу, не перевелись. И я решил предпринять собственный поиск.

Понимая, сколь непросто это будет, я старался прежде всего разобраться в том, что мною движет. Профессиональные или личные амбиции? Вовсе нет! Тогда что же? Наверное, коротко и не ответишь.

Я родился и вырос в Узбекистане, здесь получил образование, работал сначала в ташкентской многотиражной и андижанской областной газетах. Потом двадцать лет – день в день – проработал в республиканской газете «Правда Востока», заведовал отделом, был членом редакционной коллегии, стал лауреатом премии Союза журналистов, мне присвоили звание «Заслуженный работник культуры Узбекской ССР». Перечисляю здесь свои регалии без всякой тени смущения, ибо это – в данном контексте – не бахвальство по поводу личных заслуг, но свидетельство отношения власти к еврею, да еще к тому же и беспартийному, который на протяжении сорока лет ни разу не испытал в Узбекистане, что такое антисемитизм. И дело здесь, конечно же, не во мне одном. Наверное, следовало бы вспомнить и о тех десятках тысяч евреев, которые в годы Второй мировой войны нашли кров и хлеб в узбекских семьях, и о многом другом, что характеризовало нормальную безбедную жизнь евреев в Узбекистане. Но обобщениям я предпочитаю конкретные жизненные примеры. Среди многих

тысяч эвакуированных в годы войны попала в Ташкент и тринадцатилетняя девочка Рива, чей дом в Харькове рухнул от фашистской бомбы прямо у нее на глазах. И этой девочкой была моя будущая мама. Мой самый близкий друг детства – по национальности узбек. Мы все десять школьных лет просидели за одной партой и умудрились ни разу не поссориться больше чем на полчаса. Его родители, а у них было десять собственных детей, называли меня «сынок», а моя мама никогда не покупала к 1 сентября один школьный портфель, а брала два и второй предназначался моему другу, который в нашем доме был полноправным членом семьи. Мой отъезд в Израиль не имел никакого касательства к существующему в Узбекистане общественно-политическому строю. Перед самым отъездом я получил официальное письмо из Президиума Верховного Совета республики, в котором меня уведомили, что звание заслуженного работника культуры за мной сохраняется, несмотря на изменение гражданства и постоянного места жительства. В Ташкенте у меня остались верные друзья, на здешних кладбищах – могилы моих родителей и родственников. И мне далеко не безразлично, что происходит в той стране, которая меня воспитала. А нелюди, посягнувшие на жизнь и благополучие тех, с кем я когда-то жил рядом, мне ненавистны так же, как и всем нормальным людям, живущим в Узбекистане. Но для того, чтобы бороть ся с бандитами, надо не только их разыскать, но знать тех, кто вложил в их руки оружие.

Перед самым отлетом из Ташкента мне удалось дозвониться до председателя неправительственного комитета по правам личности – Узбекской секции Международного общества прав человека Марата Захидова. Он уезжал на какую-то правозащитную конференцию в Германию, в Ташкент вернулся под вечер и на мою просьбу встретиться ответил ворчанием, что, мол, человеку с дороги отдохнуть не дают. Наконец Марат уступил моим настояниям, заявив, правда, что если я не угощу его хорошим кофе, то разговор вообще не состоится. К слову сказать, к чашке с ароматным кофе он даже и не прикоснулся. В Узбекистане Марат умудрился снискать себе славу человека неудобного и въедливого, вечно вмешивающегося в то, во что его не просят. Его и впрямь не надо просить. Если он сталкивается с нарушением прав человека, то хватку Захидова можно сравнить разве что с бульдожьей – да не обидит Марата такое сравнение.

Когда мы встретились, я не стал терять времени на предисловия, а спросил его напрямую:

–Марат, ты веришь, что за этими взрывами стоят религиозные экстремисты?

–Я не хочу в это верить, но вполне допускаю, что такое возможно.

–А почему не хочешь верить?

Понимаешь, это старая история. Насколько я знаю, ты еще жил в Ташкенте, когда у нас начали создаваться различные общественные, в том числе националистические и религиозные организации, партии, движения. Я не открою Америки, если скажу, что любая власть дряхлеет, когда не испытывает давления со стороны нормальной, здоровой, а главное – конструктивной оппозиции. И создание у нас в Узбекистане всяких движений и партий я воспринял как проявление истинной демократии. Возмущался, когда чиновники чинили им препятствия – а бывало и такое – в регистрации или в проведении каких-нибудь митингов. Но чем плотнее я общался с лидерами этих движений, тем больше убеждался, что их цели и хметоды ничего общего не имеют с истинной демократией. Они сами жаждали власти и считали, что для ее достижения все средства хороши. По своим убеждениям и даже по образу жизни я – интернационалист, если тебя не шокирует это затертое советской идеологией слово. Да, я узбек, всеми своими корнями я связан с Узбекистаном, с узбекским народом и считаю, что неограниченные возможности для национального самосознания – это величайшее благо демократии. Но я не приемлю самоопределения, которое ущемляет интересы других народов. Наша же так называемая оппозиция пошла именно по этому пути. Ты думаешь, они так уж сильно ненавидели русских, украинцев, евреев? Наверняка – нет. Просто считали, что скорее соберут вокруг себя народ, если будут играть на национальных струнах. Не воздействовать, а именно играть. И начали они эти свои «игры» с молодежи, то есть с тех, чьи души и умы еще не окрепли. Это людям с жизненным опытом понятно было, что их истинные устремления – власть, а молодежь-то все принимала за чистую монету. Похоже, что угрозу, исходящую от этой псевдооппозиции, первым осознал Ислам Каримов. Надо сказать, что он не побоялся пойти на открытый конфликт с ними даже накануне президентских выборов, хотя из соображений личностных ему было бы проще со всем соглашаться. Но Каримов открыто заявил, что националисты хотят ввергнуть нас в пучину средневековья, затормозить развитие современного государства. Президентские выборы показали, что его позиция оказалась единственно верной – Ислам Каримов получил подавляющее большинство голосов.

–Марат, и все же ты не ответил, почему тебе не хочется верить, что за терактами в Ташкенте стоят религиозные экстремисты.

–Хорошо, поясню подробнее. Когда лидеры всяких националистических движений и партий убедились в том, что народ их все-таки не поддерживает, многие из них рванули на Запад и обосновались в разных европейских странах и в Турции. Поначалу их там привечали, помогали как-то обустроить жизнь, приглашали с лекциями в университеты, одним словом, относились как к серьезным оппозиционерам в изгнании. Потом, конечно, разобрались, что в их словах кроме пустозвонства и неприкрытой злобы ничего по сути конструктивного не содержится. Пропал интерес, кончились и дотации. И тогда эти люди стали пробавляться статейками в газетах, в основном обливая грязью Узбекистан и все, что у нас происходит. В своей злобе они пускались на любые измышления, откровенную ложь, клевету, подтасовку фактов. Но о чем бы они ни писали, они все же утверждали, что ратуют за истинные демократические преобразования. Я, конечно, знал, что некоторые из них якшаются с экстремистами, что они не оставили своих притязаний на власть, но я верил, или скажу так – очень хотел верить, что у них никогда не поднимется рука против собственного народа. Ну ладно – злобные нападки в прессе, призывы хотя и к свержению существующей власти, но все же демократическим путем. Но взрывы, гибель людей – нет, такого я допустить не мог даже в самых страшных предположениях.