Волчья стая
Шрифт:
– Что ж ты творишь, ирод, а еще в очках…
– Бр-рысь! – рявкнул Славик, замахиваясь топором. – Усадьбу, спалю, куркуль, если будешь гавкать!
Форточка проворно захлопнулась. Тот, кого назвали майором, лысоватый коротыш лет сорока пяти, уже был неспособен на какие-либо осмысленные действия – он сидел в сторонке, привалившись спиной к огромному тракторному колесу, валявшемуся у забора, одобрительно наблюдал за тем, как штакетник превращается в щепу, порой покрикивая:
– Гвардия, впер-ред! Рычаги на себя!
– Во! – сказал Мухомор Вадиму так, словно хвастался местными достопримечательностями. – Сидит – майор, а забор сносит – поэт. Слав, ты его за что?
– Знал бы за что, совсем бы убил, – серьезно ответил Славик, пошатнувшись. – Браги не дает, рожа.
– Вы ж у него, поди, все выжрали?
– Тем более, – сказал Славик. – Вы-то привезли что-нибудь? Мы тут третий день гужбаним, с Бакуриным просто – вылезет утром на воздух, поглядит на небо в пустую бутылку заместо подзорной трубы и мигом с нами согласится, что погода для работы самая неподходящая. Карасей наловили до черта, ухи целое ведро стоит, а вот с водярой плохо, и продавать больше нечего…
– Сейчас что-нибудь придумаем, – почесал в затылке Худой. – Денег мал-мал есть. А вот магазин закрыт… Томка что, с вами бухает?
– Ага. Там ее уже по второму кругу пускают… Сторонись!
Они кинулись с дороги в разные стороны, как воробьи из-под колес. «ГАЗ-53» с самодельной деревянной будкой, прикрывавшей только половину кузова, проехал мимо, вихляя, свернул вправо и ухнул передними колесами в единственную глубокую ямку, которая здесь имелась. Мотор моментально заглох, из кабины вывалился детина в такой же брезентовой униформе, кое-как утвердился на ногах и, похоже, принялся мучительно соображать, где это он очутился.
– О, Вася прибыл, – констатировал Мухомор. – Как успехи? Эй, Василь?
– Нормалек! – отрапортовал Вася, не без труда сфокусировав на нем глаза. – И бакуринский транзистор загнал, и твои хромовые сапоги… на хер тебе тут, Мухомор, хромачи? На танцы, что ли, ходить?
– Ну ты и курва… – беззлобно покачал головой Мухомор.
– Зато имеем флягу браги. Вон, в кабине, еле запихнул…
– Капает! – взревел Мухомор нечеловеческим голосом. – Ты же крышку на защелку не заложил! Вон, капает! Спасай брагу!
Все кинулись к кабине, опережая друг друга, вопя от избытка чувств. Мешая друг другу, не без труда выволокли из тесной кабины огромный алюминиевый бидон, литров на полсотни – Вадим видел как-то по телевизору именно такие, в них образцово-показательные доярки сливали молоко. Здесь, разумеется, молоком и не пахло, во фляге плескалась жидкость, цветом и запахом крайне напоминавшая какао.
– Какаовая, – блаженно принюхался Иисус. – Это вам не с куриным пометом, как в Парнухе… Взяли, мужики!
Они с Худым подхватили флягу за ручки и поволокли к избе, откуда как раз отъезжал «уазик». Вася орал вслед:
– Грузовик-то вытащим?
– До завтра постоит, – отмахнулся Мухомор. – Вадик, чего встал? Пошли «какаву» пить, как аристократы!
– Эй! – истошным голосом завопили сзади. – Эй, погодите, идолы тувинские!
Их гигантскими прыжками нагонял тот самый доморощенный чабан – полы брезентового плаща развевались, в руке мужичонка держал совершенно бесполезный теперь кнут, забыв о нем.
– Ага, – осклабился Мухомор. – Сработало…
Подбежав, пастух сгоряча продолжал в том же духе:
– Вы, идолы тувинские…
Славик моментально выдвинулся вперед, занес колун:
– Я тебе! Господ геофизиков сравнивать с языческими идолами? Пополам перелобаню, труженик пастушьего фронта!
– Ты, в самом деле, поосторожнее, – невозмутимо бросил Иисус. – Не с бичевней общаешься, можно и по рогам схлопотать… Мало ты у Максимыча через плетень летал?
– Мужики! – плачущим голосом воззвал мужичонка. – Ну ладно вам, что вы, как эти! Там ваша собачка овцу задавила, налетела, как дикий зверь, завалила и придушила моментом… Мне ж хозяева бошку отвинтят! Что ж теперь делать-то?
– Так бы сразу и сказал, – поморщился Мухомор. – Во-он, «уазик» стоит. Сходи к начальнику отряда, поплачь. Если хорошенько попросишь, заплатит. Только овечку, чур, забираем, коли деньги плочены…
Славик матерно подкрепил его вердикт, многозначительно покачивая топором с видом опытного палача. Чабан, затравленно шарахнувшись, обежал их по широкой дуге и помчался к указанной избушке.
– Ага! – захохотал Славик. – Вы что, Боя пускали?
– Да отвязался, – ханжески воздел глаза к небу Мухомор. – И глазом моргнуть не успели, как смылся…
– Значит, будем с шашлычком, – безмятежно заключил Славик, отбросил колун. – Ладно, я ему завтра ограду дорублю, куда он, на хрен, денется… Пошли «какаву» пить…
…Аристократическая «какава» по своему убойному действию напоминала молодое вино, которое Вадиму довелось не раз пробовать в Молдавии. От какао она ничем не отличалась и вкусом, сама лилась в глотку, но вскоре при относительно ясном сознании руки-ноги отказывались повиноваться, а там наступал черед мозгов. Правда, этот момент настал довольно поздно – и Вадим общался с новыми знакомыми довольно долго. Его очередным пристанищем оказалась небольшая избушка, где половину единственной комнаты занимали огромные нары с аккуратным рядком спальников, а кроме нар имелись лишь бесполезная печь и самодельный столик. На нарах и расположились, сдвинув в угол уснувшую в спальном мешке полуголую белобрысую девицу, здешнюю знаменитость Томку, и положив к ней под бочок столь же бесчувственного субъекта, худого, как жердь и бритого наголо, в энцефалитке, но без штанов.
– Картина ясная, – сделал вывод Мухомор. – Михалыч Томку отпежил, из спальника он еще вылез, а вот штаны надеть уже не сподобился, укатали сивку крутые горки… Разбудить, что ли?
– Сам разбудится, как брагу учует, – фыркнул Славик. – Все равно сейчас кататься начнет.
– Это точно, – кивнул Мухомор, пояснил Вадиму. – Манера у человека такая – когда вырубится, начинает по нарам кататься. Может, снится, что он трактор, кто его знает… В Парнухе вот так же взялся кататься, когда никого в хате не было, а Васька на нарах пилу забыл. Михалыч по ней лысиной и прошелся. Мы потом заходим – мамочки! Все спальники в кровище, смотреть жутко, а он дрыхнет себе. Паша вбил в голову, что это мы Михалыча били, так до сих пор и не верит, что он сам…