Волчья стая
Шрифт:
– Поговори, – довольно внятно отозвался Михалыч, не открывая глаз.
– А кто в Береше теленка трахал? Наливайте… Где моя большая кружка?
– Насчет теленка – брешет, – сообщил Мухомор, подсовывая Вадиму эмалированную кружку, до краев полную «какавой». – Дело там было совсем не так. Избушку бабка нам сдала, а теленок остался в загородке. Стоит себе и стоит, придет она, покормит и уйдет. Вот кто-то, то ли Славка, то ли Иисус, начал ему пальцы в рот совать. Остальные тоже подтянулись, все развлечение, потому что работы не было пять дней, дождь шел, пить и то надоело… Телок маленький, сосет пальцы, пасть у него жесткая,
– На кой? – изумился Михалыч. – Пидарасов тут нету, как и дам. А Томке не в диковинку, если проснется. Наливай лучше…
И понеслось – с обычными бессмысленными разговорами, не вполне понятными свежему человеку шутками-воспоминаниями, без всяких романтических песен под гитару. Довольно быстро всплыл вопрос, кто такой Вадим и как здесь оказался. Мухомор быстренько изложил суть дела, над этим немного посмеялись и потеряли интерес. О происхождении и прошлой жизни Вадима уже не расспрашивали – стали приходить в кондицию. Веселье шло беззлобное, не скандальное, только Мухомор, всерьез разобидевшийся на Михалыча за грязные намеки на счет того теленка, орал Вадиму в ухо:
– Пусть лучше расскажет, как он в Линюхе сырого голубя жрал… Подстрелили они там пару голубей, поставили варить, а печка мигом потухла. Они тем временем уже спать упали. Просыпается Славик, подкинул пару поленьев, упал – печка опять потухла. За ним просыпается Иисус, кинул полешко, упал, печка потухла. Так они голубей до вечера варили. Вечером продирает глаза Михалыч – тут как раз и мы зашли – вытаскивает голубя из котелка… Этак гурмански его оглядел, пробормотал: «Хорошо утушился!» – и давай жрать за обе щеки, а голубь-то сырой…
Михалыч разобиделся, и они отправились драться во двор. Все отнеслись к этому философски – ив самом деле, дуэлянты появились в избе очень быстро, перемазанные землей по уши, но вновь ставшие лучшими друзьями.
Потом наступил провал в сознании. Продрав глаза, Вадим обнаружил себя лежащим на нарах кверху брюхом, а справа и слева – бесчувственных собутыльников. За окном смеркалось, посреди избы стояла фляга, дверь была закрыта изнутри на огромный крючок, а по ножке стола взбиралась вверх большая крыса, вертя хвостом для равновесия. Вадим попытался сообразить, снится это ему или нет, но мысли туманились, и он вновь прикрыл глаза.
Разлепил веки, заслышав, как громко стукнул сброшенный крючок, по полу застучали уверенные шаги, и внятный мужской голос принялся браниться. Непонятный гость расхаживал по комнате, погремел крышкой фляги, консервными банками на столе, возмущался учиненным беспорядком, пинал валявшиеся на полу кружки.
Вадим рывком сел – с нар спрыгнул Славик с финкой в руке, пошатываясь, направился к печке, за ним бросились Мухомор и Худой (больше никого в избе не оказалось, только Томка дрыхла на прежнем месте). Побуждаемый каким-то стадным инстинктом, Вадим тоже бросился к обступившим печку.
Не было никого ни за печкой, ни вообще в избе – кроме них четверых. А крючок оказался на прежнем месте, дверь по-прежнему была заперта изнутри…
– Ничего себе дела… – протянул Славик. – Я ж ясно слышал – крючок упал, по избе шляется мужик, матерится, посуду пинает…
– А я почему подхватился? – пожал плечами Худой. – Тоже в точности то же самое послышалось.
– И мне, – признался Мухомор.
– И мне, – упавшим голосом сказал Вадим: – Что за чертовщина? Не могло же сразу всем четырем привидеться, не бывает такой белой горячки…
– Да ладно вам, – подала голос Томка, выпростала из спальника пухлые руки и сладко потянулась. – Домовой бродил, всего и делов… А это кто? Я его не знаю, симпатичный такой…
– Ну, если домовой, тогда понятно… – почти равнодушно сказал Мухомор. – Говорил же, плесните ему бражки, в угол поставте… Обиделся, точно.
– Сейчас изобретем, – откликнулся Славик. – С полкружки тут на донышке наберется, а больше не выдоишь…
– Мы что, все выжрали? – охнул Мухомор.
– А то. Домовому только и осталось… – Славик легко опрокинул флягу кверху донышком, налил полкружки и понес поставить в дальний угол.
– Вы что, серьезно про домового? – изумился Вадим.
– А ты что, сам не слышал, как он по избе шастал? – похлопал его по плечу Мухомор. – Молодо-зелено, отпашешь пару сезонов, такого по деревушкам насмотришься… Мужики, надо чего-то изобретать, колотун бьет… Томка, ключи от магазина у тебя?
– Ага. Только хрен я вам без денег притащу, скоро ревизия нагрянет…
Принялись вытряхивать карманы – на сей раз Вадиму пришлось расстаться со всей наличностью, о чем он в похмельных судорогах ничуть не сожалел. Томку вытащили из спальника, кое-как одели, застегнули и в сопровождении Мухомора погнали отпирать магазин.
Потом пили настойку «Стрелецкая», которая на геофизическом жаргоне именовалась «третий помощник младшего топографа». Но тут уж Вадим после пары стаканов почувствовал себя скверно и кое-как выбрался во двор.
И тут же понял, откуда взялась кличка Иисус – ее обладатель храпел посреди двора, лежа прямо-таки в классической позе распятого Иисуса: вытянутые ноги плотно сжаты, руки раскинуты под безукоризненными углами – девяносто градусов к телу…
Вадим долго оглядывался, ища сортир – и лишь потом понял, что эту функцию как раз и выполняет сложенная из плоского камня стеночка в виде буквы «П». Ни ямы, ни бумаги. Ничего, переживем, сказал он себе, спуская штаны и присаживаясь на корточки – будем сливаться с природой, коли уж пошел этакий руссоизм, здесь не так уж и плохо, и люди не самые скверные…
Облегчившись, почувствовал себя лучше. Постоял во дворе, пошатываясь – и, гонимый неисповедимой пьяной логикой, вывалился со двора, твердо решив отыскать Нику, сам плохо представляя, зачем. Вообще-то, он был не так уж и пьян, просто ноги заплетались и плевать было на все окружающее…
Над деревушкой сияла россыпь огромных звезд, сверкающим поясом протянулся Млечный Путь. Справа посверкивало озеро, на котором чернела парочка лодок. Вдали в два голоса орали незнакомую песню, голоса показались знакомыми – определенно кто-то из новых друзей.