Волчья стая
Шрифт:
Ей удалось-таки в ту ночь благополучно укрыться в тайге – надо понимать, подстрелили как раз незадачливого Братка, поскольку о нем не упоминалось вовсе. Не особенно и потерявши присутствие духа, она проплутала по чащобе около суток, а потом вышла прямехонько на одну из трелевок местного леспромхоза и очень быстро оказалась в Шантарске, в чрезвычайно расстроенных чувствах, но отнюдь не рехнувшаяся от переживаний.
И, чуть-чуть придя в себя, подняла шум до небес, до глубины души уязвленная тем, что ей за кровно нажитые, немаленькие денежки вместо полноценного отдыха обеспечили стойкое нервное расстройство и немалое число седых волос. Сначала, как легко догадаться, ей не особенно-то и поверили замотанные шантарские сыскари, но вскоре задумались всерьез. Прямо об этом не говорилось, о Бормане не писали вовсе, но Вадим быстро сообразил, что именно упоминание о нем скрывалось за обтекаемой фразой: «Описав некоторых своих товарищей по несчастью, хорошо известных в Шантарске, в том числе и следственным органам, г-жа Пыжова наконец заставила сыщиков призадуматься…»
Короче говоря, в концлагерь вылетел вертолет с хорошо вооруженными сыскарями. И обнаружилось, что от лагеря остались одни головешки, а посреди пожарища торчит обгоревшая цистерна со слитой наземь кислотой…
Еще раньше, чем во взятых на анализ пробах пропитанной кислотой земли обнаружили органические остатки, в Офис «Экзотик-тура» с кучей автоматчиков ворвалась знаменитая Даша Шевчук – и понеслось, скандал, моментально просочившийся в прессу, стал раскручиваться, грохоча и пыля до небес…
Из первых допросов, правда, почерпнуть удалось немногое – очумевшие от страха руководители «Экзотик-тура» клялись и божились, что понятия ни о чем не имеют, что с их стороны было бы безумием затевать подобное предприятие, и во всем виноват бесследно исчезнувший г-н Оловянников, в свое время нанятый для исполнения роли коменданта концлагеря фон Мерзенбурга. Скорее всего, это была чистейшая правда, но мытарили несчастных бизнесменов, надо полагать, по полной программе, что у Вадима не вызвало ни капли сочувствия. Дело раскручивалось, допросы продолжались, сыщики скупо цедили сквозь зубы, что надеются все же изловить вскоре объявленного во всероссийский розыск гада Оловянникова, бульварная пресса содрогалась в оргазме, красная печатала проникнутые злорадством письма читателей, видевших в постигшем клятых буржуев несчастье знамение грядущего коммунистического реванша и кару небесную на головы зажравшихся толстосумов, телеоператоры всех городских студий торчали на пожарище, из столицы нагрянула следственная бригада и толпа репортеров, Шантарск в очередной раз печально прославился на всю Россию в качестве не только географического, но и криминального центра таковой…
И завершал все список погибших, составленный по конфискованным документам «Экзотик-тура». Естественно, Вадим обнаружил там и себя, и Эмиля, и Нику. А заключалась статья выступлением российского министра юстиции с костоломной фамилией – как и с дюжину раз до того, он заверял, что берет дело на личный контроль, бросит свои лучшие силы и в самом скором времени изловит злодеев, всыпав им так, что мало не покажется. Вспоминая его прежние заявления, верилось в это плохо…
Вадим осушил кружку «какавы», не почувствовав вкуса. Чувства были неописуемыми: ему еще никогда не приходилось ходить в официально признанных покойниках, всякое случалось, но такого не бывало. Мозг моментально принялся с трезвой ясностью просчитывать все возможные варианты будущего. Если рассудить логически, он ничего не терял, не мог понести ни малейшего ущерба: фирма, естественно, не прекратит существования в считанные дни. Пока будут ломать голову, кому принадлежит теперь его и Эмилева доли, пока будет крутиться бюрократическая карусель, будет достаточно времени, чтобы явиться в Шантарск живехоньким и восстановить статус-кво в сжатые сроки и ко всеобщему потрясению… И все равно нужно поспешать в Шантарск. Впрочем, Вася ведь даст телеграмму, совсем забыл про нее с этими дровами… Даже если Шунков и посчитает ее каким-то идиотским розыгрышем, все равно пошлет кого-нибудь в эти края, чтобы посмотреть, кто это вздумал шутить, кто в этой глуши знает адрес фирмы и фамилию Вадима… Что же, ждать людей Шункова? А что ему еще остается?
– Ничего себе дела? – спросил старлей с некоторой даже гордостью, словно это он все выволок на свет божий. – Слышь, теща? Если так и дальше пойдет, меня скоро по центральному телевидению покажут, успеть бы рядом с камерой оказаться… Представляешь? Участковый Пименов комментирует…
– Лучше бы тебе вместо телевидения звездочку прицепили, – с извечным крестьянским прагматизмом заключила теща. – А то который год обещают…
– Ох, теща… Я тебе про имидж, а ты мне про звездочки…
– Миджем сыт не будешь, – отмахнулась теща, тоже успевшая как следует пригубить «какавы». – А за звездочку доплата полагается, сам говорил. У Стюры пальто совсем вытерлось…
«Интересно, а если торжественно объявиться? – пришло вдруг Вадиму в голову. – Назвать себя, уговорить, чтобы немедленно отвез в Шантарск или в крайнем случае созвонился с областным УВД? Пообещать златые горы? А если не поверит? Только опозоришься без всякой пользы…»
Во-первых, может и не поверить. Во-вторых, не следует лишний раз светиться в этих местах перед властями – кто его знает, как там идет следствие в Шкарытово, иногда в таких случаях всплывают самые неожиданные свидетели. В-третьих… В-третьих, неким наработанным чутьем улавливаешь некоторые странности Пашиного поведения, которые подметили, но не придали им большого значения сослуживцы. И проснулось неприкрытое любопытство…
– Да, теща, а Ваньку Усанина помнишь?
– Кто ж его не помнит, несчастненького…
– Доигрался. Влетел-таки в аварию. – Он допил свою «какаву», объяснил Вадиму с Мухомором: – Живет у нас в Поклонной один дурачок – то ли лошадь в детстве лягнула, то ли родители пили сверх меры, только мозги у него и в сорок лет пятилетние. Все любил себя за милиционера выдавать, даже форму старого образца у кого-то раздобыл. Сядет на мотоцикл, гоняется по дорогам за грузовиками, останавливает и несет чушь – вы, дескать, беглые преступники, я вас насквозь вижу… Ну, все его давно знают, ответишь ему: «Сдаюсь, товарищ начальник!», сигаретку дашь – он и отстанет. Правда, заезжие пару раз пугались, даже жалоба была в райцентр… А что я с ним сделаю? Один раз форму конфисковал – он новую раздобыл. В дурдом везти – сто порогов обобьешь, да он и безобидный, вреда от него ровным счетом никакого. Доразвлекался…
– И что? – живо заинтересовалась теща.
Вадим навострил уши, едва не расхохотавшись на всю кухоньку от избытка чувств.
– Доигрался, говорю. Мужики нашли его на обочине. Сотрясение мозга. Отвезли в больницу, объяснить ничего не может, память отшибло напрочь, да и сколько там у него было этой памяти… Скорее всего, выходит такая версия: опять погнался за кем-то, не справился с управлением и приложился башкой оземь – он же без шлема ездил, кто у нас шлемы надевает… Да вдобавок кто-то его мотоцикл отогнал километров за десять – явно пацаны шкодили, так ведь не признаются…
– Несчастье какое… – вздохнула теща.
– Врачи говорят, оклемается. Отлежится. Другой бы от такого сотрясения дураком стал – а Ванька и так дурак, с этой стороны беспокоиться нечего.
– Тоню жалко, мать как-никак…
– Пила бы меньше, – сурово отрезал зять. – Глядишь, и Ванька бы нормальным родился. Ведь жрут с Михой по-черному, а ЛТП нынче отменили… Наливай, теща! За успешную рубку дров! Вон и у геологов пусто…
Вадим залпом осушил свою кружку и встал. Перехватив удивленные взгляды сотрапезников, сбивчиво пояснил:
– Я тут… это…
И побыстрее выскочил со двора. Примитивные собутыльники, убогая кухонька, «какава» – все вдруг показалось невероятно далеким, словно смотрел в перевернутый бинокль. Хмель сделал свое, но голова все же была довольно ясная. Зигзаги мышления неисповедимы – он ни с того ни с сего пожалел, что подбил Васю отправить телеграмму: мало что из прочитанного в детстве врезалось в память столь прочно, как финал «Тома Сойера» – не сам финал, если точно, не торжественно плюхнутое на стол золото, а то место, где считавшиеся погибшими сорванцы, мнимые утопленники, вдруг появляются в церкви на панихиде по самим себе. Бахрушин, их с Эмилем третий компаньон, человек всерьез верующий, вполне способен заказать панихиду по ним троим – знать бы точно срок, могло бы кончиться эффектнейшим финалом…