Волчья свадьба
Шрифт:
– Имеешь в виду главного заказчика?
– Вот именно. Предполагаю, что это птица высокого полета. Из нашей «рогатки» ее не сбить. Нужны серьезные улики и факты.
Созвонившись с Михаилом Стрижовым, Борис попросил его разыскать участкового того «околотка», где проживает Майя. Объяснив ему суть задания, после минутных колебаний он наконец-то решился позвонить и Ирине. Та давно уже была на ногах. А еще на каплях и таблетках. В самом деле – обычно Борис предупреждал, если по тем или иным причинам приходил очень поздно или вообще его не было до утра. А тут – ни гугу. Сама на его телефон Ирина в таких случаях звонить никогда не рисковала. Вдруг он в этот момент где-то сидел в засаде или кого-то брал с поличным? А тут – нате вам, люди добрые, привет от жены! Но и мучиться неизвестностью было выше ее сил. Уже поздно ночью она позвонила дежурному УВД. Однако тот ничего толком сказать так и не смог…
– Ириш, здравствуй, счастье мое! – Петрухин обратился к жене, стараясь говорить без подхалимских ноток, но и без неуместного сейчас залихватского бодрячества. – Извини, позвонить никак не мог. В общем, слушай. Я в реанимации на Гусевской. Но это так, понарошку. Ты постарайся выкроить часок и как-нибудь подъехать сюда, кстати, обязательно с печальным выражением лица. Хорошо?
– А почему ты в реанимации? – В голосе жены зазвучала нешуточная тревога.
– Ириша, золотце, ты меня что, совсем не слушаешь? – запасаясь терпением, Борис снова начал втолковывать ей, как непонятливому ребенку. – Я же объяснил: это понарошку. На мне ни царапины. Но те, кто хотел бы, чтобы я здесь оказался по-настоящему, пусть в это поверят и думают, будто опер Петрухин чуть ли не при смерти. Это обычная военная хитрость. Ну, теперь ясно?
– Да, ясно, ясно… – Ирина тягостно вздохнула. – Может, мне еще и траур надеть?
– Не, Ириш, насчет траура – перебор. Рановато. Ну, в общем, жду. Кстати, никаких харчей, никаких передач. Я же сейчас якобы чуть живой. А представь себе, «чуть живого», который лопает котлеты и ветчину? То-то же!
…Майя уже садилась в свой «Форд», чтобы отправиться на работу, как к ней неожиданно подошел какой-то молоденький милицейский лейтенантик, аккуратный и подтянутый. Смотреть на него было, что называется, любо-дорого – он словно сошел с рекламно-пропагандистского плаката «Российская милиция – на защите интересов граждан». Козырнув, милиционер вежливо поинтересовался:
– Гражданка Яринцева? Майя Романовна? Я ваш участковый, лейтенант Рыбаков. Скажите, пожалуйста, вам знаком Петрухин Борис Витальевич?..
На некоторое время испытав легкий столбняк, девушка быстро взяла себя в руки и подтвердила, что такого она и в самом деле знает.
– Очень хорошо… – как-то очень официально улыбнулся лейтенант и достал из кожаной папки на «молнии» лист бумаги, озаглавленный «Протокол».
«Ничего себе! – внутренне напряглась Майя. – Вот это фокус-мокус! Это еще, чего доброго, меня будут и в прокуратуру таскать. Ну они и козлы – и Вадя, и Барон! Заварили такую кашу! Интересно, чем все это закончится?..»
Последующие пятнадцать-двадцать минут она была вынуждена ответить на уйму всевозможных вопросов. Участкового интересовало, где она находилась минувшей ночью, кто с ней был в это время, чем именно они занимались, во сколько Петрухин от нее ушел, не заметила ли она слежки со стороны «третьих лиц»… Отвечая на эти не вполне удобные вопросы, иные из которых были и вовсе из ряда вон, Майя чувствовала себя, что называется, совсем никуда.
Уведомив участкового, что минувшей ночью она была у себя дома, девушка подтвердила, что к ней заходил оперуполномоченный Борис Петрухин. А вот чем они занимались… Ну, разумеется, обсуждали те или иные вопросы, связанные с расследованием, которое в настоящее время проводит Борис Витальевич. Когда он уходил, ничего подозрительного ею замечено не было. Ну вот не было – и все тут!
Беседуя с лейтенантом и мило ему улыбаясь, она мысленно костерила на все лады «криминальных гениев», которые, так или иначе решив свои проблемы, засветили ее и, по сути, сделали главным громоотводом. Лейтенант ее ответы занес в протокол и попросил подписать бумагу в нескольких местах.
Взяв авторучку, Майя поинтересовалась, а в связи с чем ее так подробно расспрашивают о вчерашней встрече с опером Петрухиным. Совершенно спокойно, словно речь шла о том, который час или какая в данный момент погода, участковый проинформировал ее, что нынешней ночью невдалеке от ее дома некто неизвестный напал на Петрухина и нанес ему тяжелое ранение ножом в грудную клетку. Поэтому в настоящее время тот лежит в реанимации клиники на улице Гусевской.
Изобразив сокрушенное «Ах!», Майя со скорбью на лице подписала протокол. Когда лейтенант ушел, она немедленно набрала номер Вадима. Тот долго не подходил к телефону, но потом в трубке все же она услышала его недовольный голос:
– Привет… – что-то пережевывая, пробурчал он. – Чё звонишь-то? Что-то срочное?
– Да, представь себе – срочное. Помнишь, ночью мне Васька позвонил? Он еще похвастал, будто завалил опера. Так он, оказывается, не соврал. Бориса отвезли в реанимацию на Гусевскую. До тебя дошло, каких дров по своей «гениальности» вы наломали с Бароном? Я тащусь! Теперь, наверное, ищут Ваську. Меня уже, как видишь, трясут… Ты этого, что ль, добивался?
– Постой, постой, постой! Этот мент, что, остался жив?! Мать его… Живучий, зараза! А я уж было думал свечку ему за упокой поставить. Ну, жив и жив… Главное, следствие, считай, накрылось медным тазом.
– Ты так считаешь? Кстати, а почему тебя так беспокоит это следствие? Хухминского прикончил не ты – сам мне об этом говорил, к смерти женщины отношения не имеешь… С чего такая нервозность?
– Я обеспечиваю интересы Барона. Мент о том, что он вообще существует, не должен даже догадываться. Поняла? А этот опер слишком уж резво начал рыть совсем не туда, куда надо бы. Вот другие, кого назначат вместо него, мне думается, окажутся не такими прыткими. Кстати, а ты не хотела бы его навестить?
– И какой предлагаешь для этого повод? И вообще, какой в этом посещении смысл?
– Повод? Ты в него влюбилась и пришла проведать, едва узнав, что он в больничке. Вот… А смысл? Надо убедиться – он и в самом деле схлопотал «пером» в ребра или только притворяется.
– А какого бы хрена ему надо было притворяться? – едко рассмеялась Майя. – Прямо как в том шансоне: лежу с оторванной ногой и притворяюсь, будто больно.
– Не знаю! – язвительно хмыкнул Ежонов. – Еще тебе надо выяснить, опознал ли он этого шизика Васю, когда тот его пырял, и не трепанул ли ему чего-нибудь этот дебильный «отелло». Ну, как это бывает? Ножом пырнул, да еще и своей удалью похвастать хочется. Ну и ляпнул что-нибудь неподходящее. Он же за тобой следил, этот Вася? Мало ли чего ему удалось пронюхать? Сама знаешь – иногда одно слово стоит целой жизни.
– Ну а если он Ваську опознал, если тот ляпнул что-то для тебя нежелательное, что тогда?
– Тогда? На Гусевской у Барона есть свой человек, который примет меры, чтобы опер больше уже никого и никогда не опознавал. Да и Васю придется срочно «зачистить».
– У вас что, совсем крышу сорвало? – рассвирепела Майя. – Только попробуйте – сама пойду в ментовку с повинной. Мне еще не хватало оказаться в роли соучастницы.
– А ты-то будешь при чем? – зевнул Вадим.
– Что-то наподобие ты мне вчера уже говорил. Да я как будто ни при чем. Но участковый сегодня пришел не к тебе, а ко мне. И не ты, а я подписывала протокол допроса. И еще. А ты уверен, что я там не столкнусь с его женой? Мне еще не хватало стычки с какой-нибудь ревнивой бабой!