Волчья верность
Шрифт:
– А ты не будешь отсылать меня в замок, когда станет слишком опасно?
– Не буду. Но будь готов уйти, если я стану слишком опасен.
– Понял. Учту.
Ревел погребальный костер, на котором горели тела Эрика, Мала и Шаграта. Один костер на всех. Летали вместе – сгорели вместе. А тело Падре закопали в освященной земле. А Риттера похоронили в склепе – в орденской усыпальнице для героев. Старой Гвардии больше нет. И нет того, кто создал Старую Гвардию. Как получилось, что они – непобедимые и неуязвимые – погибли в дурацкой стычке?
После войны.
Они не могли погибнуть. Только не в небе!
Зачем
Глупый, безответственный поступок. Бессмысленный. Раздражающий.
Зверь злился на Эрика, злился на старогвардейцев. Злился на себя.
Он прибыл на похороны вместе с Князем. Как всегда – вместе с Князем, за левым плечом, он никем не притворялся, и ни от кого не прятался. И он слышал это: «твое место там», «твое место в огне», «вместе с ними…», «…вместо них». Конечно, он слышал. Об этом думали, это даже произносили, хоть и шепотом, хоть и пугаясь собственной смелости.
– Если бы ты был с ними, – сказал Лязо Малович, – они не погибли бы.
Но его не было, и некому было поделиться со старогвардейцами посмертными дарами. Означает ли это, что он виноват в их смерти? Может, и нет. Но смерть Эрика точно на его совести.
И все же сейчас Зверь был с Князем, и Старой Гвардии больше не существовало, а империя Вальден принадлежала Эльрику фон Геллету.
Зверь не жалел о гибели Старой Гвардии – Старая Гвардия исчерпала себя, стала бесполезна, как бесполезны все, кто не способен передать свое искусство следующим поколениям, но Эрик был нужен. Эрик оставил Вальден на сына, а тому еще учиться и учиться, чтобы править такой огромной страной, чтобы достойно защищать ее.
Эрик, прежде чем погибать, должен был подумать о том, сколько людей от него зависит.
Должен был, мать его, подумать о тех, кто его любит.
В любой другой ситуации заявление о поддержке с воздуха можно было счесть чистой воды альтруизмом со стороны Князя. Настолько, насколько Князь и альтруизм вообще совместимы. Но здесь, на населенных орками землях, Зверь и Блудница действительно не были лишними. Вместе с Вороном и Кончаром они вели разведку. Находили прячущиеся в лесах орочьи поселки, находили деревни, укрытые в горах. Измененные орки, неприкаянные, беспорядочно бродили по своим землям, и их тоже нужно было искать. Все они – и обитатели поселков и деревень, и орки-бойцы, когда Князь являлся по их души, довольно быстро понимали, что сопротивляться бесполезно, и пытались убегать. У них был шанс уйти от Мечника, очень быстрого, очень опасного, неуязвимого, но все-таки не вездесущего. Был шанс скрыться в лесу или в горных пещерах, затаиться, спрятаться. Но сверху их настигали выстрелы болида, их, как траву, косили острые серпы под днищем, и уж конечно, никто из бегущих не мог сравняться в скорости с бесшумной серой машиной.
А еще орки бросали оружие. Орочьи женщины падали на колени, умоляя о пощаде, плакали и кричали орочьи дети, совсем маленькие дети… Зверь лишь улыбался, глядя, как Князь опускает мечи, не умея, даже и не пытаясь заставить себя убивать безоружных и беззащитных.
Убийца? Да он скорее себя позволит зарезать.
Сдавшимися орками занимался Зверь. Если позволяло время, обходился ножом, без изысков – жертв было столько, что, даже убивая их быстро, сил он забирал более чем достаточно. Не боль, так страх – страха хватало. И уж, конечно, жизни. Чужие жизни. Сладкие посмертные дары.
Впрочем, некоторыми он все-таки лакомился подолгу. Попадались иногда такие экземпляры, что просто грех убить, не замучив.
Когда время не позволяло. Зверь орков просто расстреливал.
Князь уходил. Всегда. Убивал всех, кто сопротивлялся, и уходил.
Но ни разу не запретил расправляться с выжившими.
А однажды на дневке, в одном из схронов, сказал вдруг, словно продолжая разговор:
– Палаческую работу за меня всегда делали другие.
– Мне она нравится, – напомнил Зверь.
– Знаю. Хисс от'геррс аш асс, [18] – спокойно сообщил Князь.
И принялся полировать свои мечи.
Мечей было аж четыре – работы надолго.
– Когда это? – не понял Зверь.
– Да каждый раз. – Князь усмехнулся. – Чего ты ждешь? Что я тебя когда-нибудь сам убью за то, что делаешь с орками? Но я же не убил тебя за то, что ты делал с людьми. И вот за это…
Замшевый лоскуток перестал скользить по стали. Князь отложил его и вынул из воздуха нож. Очень знакомый нож. Тот самый, которым Зверь открыл себе выход с Земли.
18
Ты дерешься за меня (заролл.). Это одна из традиционных формул, обязующих шефанго определенным образом относиться к тем, кто подпал под действие формулы.
– Тринадцать девочек. – Князь протянул нож Зверю. – По нашим меркам они уже не были детьми, так что тебе повезло.
– Среди орков до хрена детей.
– Это орки.
– За что ты их – так? Ведь не только за Эрика. Ты же убивал их и раньше.
– Это орки. Великая тьма, мальчик, ну какой из тебя Вайрд Итархэ, ты же не знаешь элементарных вещей. Ты наверняка слышал про ожерелье из орочьих клыков. Про него многие слышали.
Зверь осторожно кивнул:
– Все слышали, но мало кто верит. Никто не видел этого ожерелья.
– Ты веришь?
– Я же знаю тебя. Скорее всего, ты всегда носишь его с собой.
Князь улыбнулся. Сунул руку за пазуху и достал мешочек из синего шелка, с вышитой черным по синему оскаленной кошачьей мордой.
– Ожерелье из орочьих клыков, все о нем слышали, никто не видел. Вот, полюбуйся.
Клыки нанизаны на прочную нить, правые клыки, как и рассказывали. Нанизаны через один. Перемежаясь правыми же клыками гораздо меньшего размера. Человеческими?!
– Эльфийскими. – Улыбка Князя стала такой, что Зверю захотелось отодвинуться от него подальше. Он сдержался: нельзя показывать свой страх. Нельзя провоцировать.
Орочьи клыки. Эльфийские клыки… Князь убивает и орков и эльфов, убивает без жалости.
И без смысла…
Потому что?
– Потому что они – символы?
– Потому что Санкриста нет, и Светлой Ярости нет, и кто-то должен присматривать за тем, чтоб ночь и день в свой срок сменяли друг друга. И мне плевать, Волк, дети они или взрослые. Я сам – не смогу, по крайней мере, до тех пор, пока я в своем уме. Но я – должен. Так что, как видишь, ты делаешь за меня мою работу.
Это была работа. Всего лишь. Но если так, то… почему погиб Эрик? Или надо спросить: зачем он погиб?