Волчья верность

Игнатова Наталья Владимировна

– Это мы что, теперь такие же, как они? – обалдел Шаграт.

– Мы и были такими же. Просто они гораздо старше и больше умеют. Плохая новость, господа, заключается в том, что Танец считается магией, хоть и не является таковой. Применение его в военных действиях запрещено конвенцией. – Эрик поморщился. – Этого следовало ожидать. Конструктивные комментарии есть?

Его величество выждал некоторое время, не услышал ответа и кивнул:

– Тогда разрешаю высказываться неконструктивно.

Да уж какой там конструктивизм – одни сплошные эмоции. Впрочем,

Эрик прав, если уж Мечникам нельзя танцевать, с чего бы вдруг это позволили пилотам?

– А в чем проблема-то? – спросил Тир, улучив момент. – Мы что, только для войны это сделали?

– А для чего еще? – удивился Риттер.

Тир пожал плечами:

– Не для чего, а почему. Сделали, потому что смогли. Просто еще один шаг вверх. Он что, обязательно должен быть целевым?

Он поймал сочувственный взгляд Падре. И задумчивую усмешку Эрика. Не понял ни того ни другого. А потом на него наскочил Шаграт, яростно доказывающий, что если уж делать, так чтобы воевать, а если не воевать, так зачем вообще что-то делать. Изложение было сумбурным и крайне эмоциональным, и Риттер с Малом поддержали Шаграта. Тир в кои-то веки услышал слово «рационально» не от себя самого.

И все равно он не понимал. С его точки зрения, глупо было сводить умение летать только и исключительно к войне и победам.

Его точку зрения сочли ошибочной.

– И, возможно, даже вредной, – добавил Эрик. – Жаль, что ты не в ладах с бароном де Лонгви, вам нашлось бы о чем поговорить.

– Не о чем нам разговаривать, – отрезал Тир. – А вы трое, – он обвел взглядом Риттера, Шаграта и Мала, – придурки. Куда вы денетесь? Будете вы использовать «прыжок» в бою или не будете, остановиться-то все равно не сможете. Вас сделали, чтобы вы летали.

– Тебя тоже, – напомнил Эрик.

Тир пренебрежительно хмыкнул и отвернулся. Чтобы столкнуться взглядом с усмехающимся Падре.

– Никаких «вы», Суслик, – сказал тот. – Только «мы». И даже не пытайся с этим спорить.

Беда, известное дело, одна не ходит. Да и не считал Тир запрет на использование «прыжка» такой уж бедой. А непонятные изменения, произошедшие с Катрин, насторожили его, но тоже не расстроили. Тир не стал разбираться, что послужило причиной изменений – ему было неинтересно. Он отметил, что Катрин стала пахнуть чуть иначе, отметил намеки на изменение характера… пока еще только намеки, незаметные ни для самой Катрин, ни для кого из окружающих. Выждав несколько дней, Тир убедился, что изменения никуда не деваются, предположил, что они будут прогрессировать, спросил себя, надо ли ему держать рядом с собой женщину, с которой непонятно что происходит?

Решил, что – нет. Не надо ему такую женщину. Она развлекала его два с половиной месяца, и этого более чем достаточно.

Расстаться с Катрин следовало по-хорошему – ни к чему обзаводиться в Рогере новыми недругами, тех, что есть, хватает, но никаких сложностей с этим Тир не предвидел. Влюбленность из девчонки, конечно, не вытянешь – не по его это части, а вот отрицательные эмоции изъять можно.

Он с легким сердцем сообщил Катрин, что больше она ему не нужна, и готов был вытянуть из нее все связанные с этой новостью переживания… а наткнулся на почти несъедобную смесь из легкой боли и несравнимой с этой болью радости.

– Ты больше не хочешь меня видеть? – уточнила Катрин. – Я… как-то изменилась, да?

Тир сам не понял, который из инстинктов заставил его отдать приказ замку на входной двери и генераторам защитных полей на окнах. А когда приказ был выполнен, он медленно кивнул:

– Ты изменилась. Ты что-то знаешь об этом?

– Я беременна! – торжествующе сказала Катрин. – Я беременна от тебя!

– С чего ты взяла?

В глубине души Тир облегченно вздохнул. Девчонка умудрилась спутаться с кем-то на стороне, так, что он об этом не узнал. Если она действительно забеременела, это все объясняет. Естественно, носить его ребенка Катрин не могла – его семя было нежизнеспособным. Такие уж твари демоны, что при желании легко убивают жизнь даже там, где ее еще и нет.

Объяснять это светящейся от счастья Катрин он не собирался. Ей он собирался указать на дверь – все еще запертую дверь.

– Ведьма сказала мне, – ответила Катрин, улыбаясь. – Обещала, что, когда я забеременею, ты поймешь, что я изменилась, испугаешься и прикажешь мне уходить. А еще знаешь что? Лонгвийца когда-то обманули в точности так же. Он тоже был уверен, что женщина не может понести от него, пока он сам этого не захочет, да только его тогдашняя любовница сама оказалась ведьмой.

Развернувшись на пятке, взмахнув широкой юбкой, Катрин направилась к дверям.

Тир не останавливал ее. Он думал…

Девчонка была уверена, что говорит правду. Означало ли это, что она говорит правду? Поверить в такое было невозможно, но точно так же невозможно было поверить и в то, что у нее был, кроме Тира, еще какой-то мужчина.

Не смогла бы Катрин скрывать этого. Ни одна женщина не смогла бы. От кого угодно, но не от демона, читающего в людях, как в книгах с крупным шрифтом.

Тир смотрел в окно и ожидал, пока Катрин, перепробовав в доме все замки и запоры, вернется в гостиную.

– Выпусти меня, – потребовала она, появляясь на пороге.

– Я тебя не держу, – сказал Тир. – Просто собираюсь кое-что уточнить. Присядь, – показал он на кресло.

Катрин взглянула на него с непонятным недоверием. Сейчас в ее эмоциональном фоне преобладала не радость, а тревога. Однако в кресло она села и позволила Тиру подойти к себе. Положив пальцы ей на виски, он сосредоточился на Катрин и на жизни, которую сейчас отчетливо чувствовал у нее внутри.

Сколько дней зародышу? Уже шестнадцать. А ты тормоз, Тир фон Рауб, это ж надо было две недели не замечать, что твоя женщина беременна!

Пока это был просто комочек живой плоти, неопределенное нечто, связанное с телом Катрин и лишь отчасти – с ее духом. На этом этапе Тир ничего не мог сказать о том, его ли это ребенок. Зато мог тщательно проанализировать ощущения Катрин. Да, у нее не было других мужчин. А значит, если отмести тезис о непорочном зачатии, остается признать, что ведьма ее не обманула.

Лонгвиец, выходит, так же когда-то влип? Если только это не байки… В любом случае, Тир не собирался повторять ошибку Лонгвийца, бездарно утратившего собственного сына.