Волчья ягода

Егорова Ольга И.

– Не за что, – ответил доктор, улыбнулся в усы и произнес сакраментальную фразу, которая в этот день Арсения просто преследовала: – Да вы не переживайте так. Дети часто болеют. Ничего страшного, он скоро поправится…

Арсений невнятно угукнул ему в спину и попрощался.

Вернувшись из аптеки с целым пакетом пузырьков и тюбиков, он застал сына спящим. Потрогал лоб – горячий, но все-таки, кажется, не такой уже горячий, как был в школе… Значит, температура немного упала. То ли уксус помог, то ли бородатый доктор и впрямь оказался волшебником…

Усевшись на пол рядом с кроватью, он разложил перед собой тюбики с мазями и лекарствами и попытался разобраться во всем этом безобразии. Потратил на изучение почти полчаса и вздохнул облегченно: теперь все понятно, а значит, не так страшно.

Интересно, это все родители так боятся, когда дети болеют, или он один такой сдвинутый?

Наверное, все боятся. Родители – они на то и родители.

Приподнявшись, он поплотнее подоткнул одеяло у спящего Федьки, еще раз на всякий случай потрогал его лоб и тихонько вышел из комнаты, собравшись сварить себе на кухне чашку крепкого кофе. Но уже возле барной стойки его настиг мобильный телефон: на дисплее высветился номер Жидкова.

Арсению дико хотелось выпить кофе. Поэтому он прижал трубку к уху плечом и стал копошиться с туркой, по ходу дела разговаривая.

Кофейной церемонии в результате не получилось, а получилась планерка.

После разговора с Митькой, практически без передышки, он поговорил еще с двумя сотрудниками и одним деловым партнером. Потом позвонила Ася. Поинтересовалась, как дела у Федора, и почти сразу же неловко закончила разговор – видимо, в приемную кто-то вошел и разговаривать стало неудобно.

Хотя что здесь такого? Ну позвонила, поинтересовалась. Ну называет она его на ты… Разве это что-нибудь значит?

Федор беспокойно проспал до позднего вечера. Уже в двенадцатом часу ночи Арсений, прикорнувший рядом с сыном в мягком, немного тесноватом кресле, услышал его тихий и несчастный голос.

– Па-ап, – протянул Федька, извлекая Арсения из полузабытья.

Он вскочил и тут же принялся трогать его лоб.

– Ты чего проснулся-то? Спал бы уже до утра. Хотя… Это ж наоборот хорошо, что ты проснулся! Этой мазью нужно четыре раза в день мазать твою… как там ее… гиперемию! А ты почти весь день проспал… Когда ж теперь четыре раза намазать успеем?

– А мы будем мазать четыре раза в ночь, – ответил Федор, и было заметно, что разговаривать ему неприятно. – Пап, у меня во рту горит… Как будто там царапины, и как будто на них… лимонный сок налили…

– Лимонный сок на царапины – это ужасно, – посочувствовал Арсений. – Сейчас мы твои царапины лечить будем. Глядишь, к утру весь лимонный сок испарится…

Заставив сына проглотить ложку какой-то сладкой, но оттого ничуть не менее противной микстуры, Арсений принялся скручивать тампон из ваты, задумавшись над тем, какого же он, собственно, должен быть размера. В инструкции об этом ничего не было написано, только количество мази в граммах и время действия.

– Мазь теброфеновая, – прочитал Федор название на коробочке. – Пап, а гореть будет?

– Ну, даже если будет – придется потерпеть. А вообще я не знаю. Я же не врач…

Федор некоторое время помолчал, задумавшись.

– Пап, а помнишь Майю, которая к нам вчера приходила?

Арсений, полностью сосредоточившись на проблеме размера ватного тампона, механически кивнул в ответ.

– А она, знаешь, врач. Детский.

– Да, – снова кивнул Арсений. – Врач… Детский… То есть… Кто – детский врач?

– Да Майя, я же тебе сказал.

– Майя? Какая еще Майя?

– Ну, пап, – вздохнул Федор. – Ну та самая, которая вчера к нам приходила! Которая повар!

– Повар. – Арсений наконец понял, что речь идет о вчерашней девушке с длинной черной косой, так сильно напоминающей ядовитую змею. – А почему тогда врач?

– Она училась в институте на врача, – пояснил Федор.

– А выучилась на повара, – усмехнулся Арсений, уже выдавливая ровную светло-бежевую полоску мази на ватный тампон.

– Да нет же, она институт не окончила еще…

– Понятно. Открывай рот.

– Пап, она хорошая…

Арсений вздохнул: Федор, по всей видимости, был готов разговаривать о чем угодно до самого утра, лишь бы оттянуть наступление страшного момента.

– Открывай рот, – строго приказал он сыну. – Тебе нужно лечиться. Ты понимаешь, что если не лечиться, то эта твоя… гипермерия никогда не пройдет и станет болеть еще сильнее. Понимаешь?

Федор кивнул и мужественно приоткрыл рот.

– Шире, – снова приказал Арсений.

– Гиперемия, пап, – поправил сын напоследок.

– Вот я и говорю… Гимепетрия, черт бы ее побрал!

Федька слабо улыбнулся и зажмурился, покоряясь судьбе.

С ватными тампонами за щеками он стал похож на несчастного, замученного жизнью хомяка. Для полноты картины Арсений сунул ему под мышку градусник, велел не шевелиться и не разговаривать. Температура не поднялась, но и не упала – словно заколдованная, держалась все на той же отметке.

– Ну полежи так минут пятнадцать – двадцать. Телевизор тебе включить?

Федор отрицательно помотал головой и закрыл глаза. Видно было сразу, что он крепится изо всех сил, чтобы не разреветься, – наверняка от соприкосновения с мазью слизистая оболочка запылала еще сильнее.

– Потерпи, через три минуты пройдет, – уверенно пообещал Арсений, надеясь, что так оно и будет. – Если не хочешь телевизор, может, тебе книжку… почитать?

От книжки Федька не отказался. Арсений снял наугад с полки «Волшебника Изумрудного города». Он и не помнил уже, когда в последний раз читал сыну книжку. Хотя если учесть, что сын сам научился читать еще в пять лет, существенным педагогическим упущением это назвать было нельзя.