Волчья жена. Глава 4
Шрифт:
И я не знаю.
А просить не буду.
Сами разберемся. Не будет же Вацлав с ненавистью в собственном доме мириться, с иного я ему предложить не могу.
Леший исчез. Я разворошила костер, прикрыла тлеющие угли дерном и поспешила домой. Вроде и говорили всего ничего, а стемнеть успело.
***
Я встала с первыми петухами. Проверила поклажу, отнесла ее в телегу, перекусила наскоро холодненьким и начала собираться. Развела настойку жгученника в тазу, половину сразу с бутыль темного стекла
Я поневоле улыбнулась. Вадька обещал проводить до ворот деревеньки. Тяжело, но лучше так расстаться, чем без вовсе прощания. Так и вижу...
Тряпица заскользила по телу. Лучше бы это не тряпица была, а Вадькины руки... Они у него большие. Пальцы широкие. Я вздохнула. Ой, это же не я! Распахнула глаза и уставилась на непрошеного гостя.
– Янэшка...
– простонал охотник и шагнул ко мне. Заорать бы, прикрыться, выгнать, а я только тряпку судорожно сжала и смотрю на мужчину. Жду.
– Янэ...
– он вздохнул. Шумно.
– Что же ты со мной делаешь...
– Что же?
– Свой голос не узнала. Высокий. Ломкий, будто солома прошлогодняя.
– Ты меня без ножа режешь. Прикройся, будь ласкова, - не глядя на меня попросил Вадимир.
– А если нет?
– Вздернула подбородок. Ой, и бесстыжая я! Откуда взялось только. Или это к всех баб к сроку просыпается?
Промолчал. Подошел мягко, волосы тронул, поднес прядь к носу и вдохнул с упоением. Спину ласково погладил. на бедре задержался. Одним пальчиком только круг обвел, а следом за рубашкой моей потянулся. Грубая ткань коснулась кожи. Вадимир сам завязал верхние тесемки и затянул потуже. Следом я сама справилась.
– Не время еще, Янэшка. Вот разведешься, клянусь не обижу!
– Пообещал охотник.
Прав он, да только я хочу быть не правой. Оттого руки не слушаются. Трясутся. Вяжут банты из завязок плохонькие. Вдох-выдох. Терпеть. И ждать. Недолго осталось.
Я торопливо натянула сарафан, обула ботиночки легкие, шаль пуховую прихватила и к выходу направилась.
– За хозяйством присматривай, - я улыбнулась и села в телегу.
Он кивнул. Устроился рядом и тронул поводья.
– Н-но!
– Цокнул языком отправляя коня в путь-дорогу.
За воротами Спотыкачек мы расстались. Долго друг на друга смотрели, да сказать ничего не сказали. Все обсудили же, зачем по три раза одно и тоже перетирать? Но всё равно тяжело было. Из груди словно сердце вынули, а внутрь каменюку тяжелую воткнули. Только ехать надо. За свое счастье бороться. Я и поехала.
Дорога у давешнего костра начиналась. Не обманул Леший, постарался, сделал широкой и не ухабистой. Мерно вышагивал коник, пичужки щебетали, ветер приносил знакомые запахи летнего леса. Под вечер я сомлела немного, едва до ручья дотянула, где Хозяин наказал на ночлег остановиться. И снова не обманул он - спокойно ночь прошла, а с солнышком я на телегу и в путь. К концу дня деревья поредели, мелькали знакомые полянки с травами ли, с малиной и ежевикой. А к закату тропа колдовская кончилась и выехала я прямиком к дороге на Сосновый Бор и порадовалась, что заезжать в село не надо. Уж больно не хотелось с прошлым встречаться. Не готова я еще старым знакомым в глаза смотреть, да разговоры разговаривать. Свернула в лес, к нашей с Агнешкой избе. Понукала усталую животину, чтобы пошевеливался. Скоро уже...
– Агнешка!
– Закричала я со двора. С телеги спрыгнула и к дому помчалась. Вокруг все знакомое-знакомое, ничуть чужим за четыре лета не стало. Дрын до сих пор к крыльцу прислонен, лавка трехногая под окошком, стоит, не упала, как ни пророчили.
– Агнешка!
– Взлетела по ступенькам.
– Ты дома?
И попала в родные руки. Холоднющие до ужаса, пахнущие хлебом, травами и квасом.
– Янэ! Явилась!
– Меня расцеловали.
– А куда бы я делась?
– Усмехнулась и расцеловала тетку в ответ.
– Накормишь?
– Проходи, - махнула рукой ведьма.
– Я мигом, только вещи из телеги заберу, - и повернулась к выходу.
– Нет, вещи не надо, - голос Агнешки стал тихим.
– Здесь ты жить не останешься.
Я как в стену уперлась. Даже подумала, послышалось. Не выгонит же тетка родную кровь в... Да в никуда!
– То есть как?
– Нахмурилась.
– А вот так, - ведьма отвернулась.
– У тебя муж есть, - добавила нехотя.
– До темноты уезжай.
Вот оно что... Вацлав и тут постарался!
Я горько усмехнулась.
– Продала меня?
– Тихо спросила.
Агнешка вскинула голову. В глазах мелькнула неприкрытая боль. Она хотела что-то сказать, но передумала. Отошла к печи, сунула дров, разожгла огонь и поставила котелок с водой на чугунную плиту. Я осталась стоять у двери. Ни туда, ни сюда. По щекам текли слезы. Губы дрожали. Сердце полыхало черной яростью. Что он ей предложил такого, что на свою сторону перетянул? Горло сжал тугой спазм. Надо... или отпустить себя или сжать зубы и проглотить. Стерпеть. Как всегда. Как раньше было.
– Тварь!
От моего крика тетка вздрогнула.
Мешочек со собором выпал из ее рук и укатился под лавку. Сама она сгорбилась и поникла разом.
Я выскочила из избы на крыльцо, подошла к телеге, на борт оперлась и разрыдалась. Долго из меня злость выходила. Со рвотой. С желчью. С воем. Не плакала я, а оплакивала свою жизнь жизнь искалеченную. Свою любовь поруганную. Не оставил мне Князь выбора. Или хочет увидеть, как буду на коленях у ног его ползать да сапоги целовать?
А ведь буду. И ползать. И целовать.
Тетка появилась, когда я уже умывалась колодезной водицей. Она позвала меня в дом, где уже стояла нехитрая снедь на столе: вареные яйца, горячий отвар, да крынка сливок. Хлеба не было, но и не полез бы мне сейчас кусок в горло. И так давилась. Агнешка сидела напротив. Голову опустила, видимо не в силах смотреть не меня. Молчала. Только пальцами с отросшими коричневыми когтями легонько постукивали по выщербленной старой столешнице.
– Спасибо, - поблагодарила я.
– За все, - не удержалась от ехидства.
– Поеду я.