Волей-неволей
Шрифт:
Н а ш е в р е м я.
Р е с т о р а н о т е л я «Э л е о н»
— Так что теперь, Вы, Виктор Алексеевич, здесь обычный гость, — улыбается юрист Элеоноры, а Галанова подхватывает его радостное настроение.
— Витя, ты сам выйдешь или охрана должна тебе помочь? — вскидывает брови женщина. Она всем своим видом излучает неподдельную радость, ведь отель остался в ее руках, а Даша, хвала небесам, и впрямь прекрасная девушка, в которой она ни капельки не ошиблась. Элеонора искренне надеялась, что вчера брюнетка не пересеклась с Павликом, и тотальной
— Не может быть! Предъявите мне документы! — воскликнул мужчина, поднимаясь из-за стола. Где-то в районе груди неприятно потянуло больной орган. К лицу подкатил жар, а в этом пространстве становилось все более душно. Даша, его дочка, она ведь не могла предать его. Это просто уму непостижимо — переписать такой «лакомый кусочек» на левых людей. А самое главное, что ему теперь делать? Как дальше быть? Ни отеля, ни дочери. Хотя, с последней он еще разберется. И мало ей не покажется.
— Все документы Вам отправят почтой. А теперь покиньте помещение.
— Где она? — голос Виктора становится намного тише, а дышать намного тяжелее, — Где Даша?
— Несколько часов назад она уехала в аэропорт. Насколько мне известно, билет в один конец, — пожимает плечами юрист, а сердца двух любящих мужчин, находящихся за этим столом, уходят в пятки. Она покинула их.
***
Он неспешно открывает конверт, разрывая белоснежную бумагу. Вытягивает из кармашка свернутую напополам бумажку и вчитывается в строки, выведенные ровным почерком, таким любимым и родным:
Павлу.
И я тебя люблю. Вот такое внезапное, не своевременное открытие.
Ты решил все за нас двоих, перечеркнул всю историю, написанную нами. Разрушил все то, что мы так старательно строили вместе. И мне безумно обидно, что ты не дал мне объясниться, ведь я даже не была виновата.
Я перевела деньги на счет отеля, а с него юрист сделал перевод фирме отца. Отель твой, ты больше никому ничего не должен, как и я.
Так случилось. Поэтому давай разойдемся без ругани, как взрослые люди. За этот год я поняла, что вся твоя напыщенность — глупая маска, которая нисколько не идет тебе, Паша. Пожалуйста, будь добрее к людям и к самому себе. Нужно давать шанс или хотя бы возможность высказаться.
Этот год был самым лучшим в моей жизни и это твоя заслуга, спасибо.
Не звони, симка осталась в Москве. Не ищи, потому что не найдешь.
Целую на прощание,
Даша.
Гробовая тишина, повисшая вокруг, давит на виски с невероятной силой. Каждый из нас сам кузнец своего счастья. И во всем, что произошло с нами, виноваты только мы. И исправлять наши ошибки тоже нам, ведь никому другому до нас просто нет дела.
***
Она стоит на пороге новой жизни. Морально истощена и внутренне разрушена. Все цветники и сады, цветущие внутри, завяли, заполняя нутро тьмой. В душе больше нет радости, лишь пустота, словно бездонный океан, разлившийся в ее теле и не приносящий никаких эмоций. Раньше ее считали каменной леди снаружи, а теперь она обросла непробиваемым
Она снова будет учиться жить. Снова будет учиться дышать полной грудью, ведь до этого ей полностью перекрыли доступ к кислороду, подставляя под удары. Снова начнет возводить невидимую стену вокруг себя. Только на этот раз заменит железобетон на крепкий гранит. По кирпичику, по блоку будет закладывать фундамент душевного равновесия, читая книги на французском или любуясь конусом Эйфелевой башни из окна — ее новый вид.
Время превращать мечты в реальность, отказываясь от прошлых принципов, норм и устоев. Отказываясь от всего того, что раньше удерживало ее, не давая делать то, что хочется; жить так, как хочется душе; и как велит ее израненное сердце. Время начать писать новую историю, начиная ее с чистого листа. Теперь она волей-неволей стала заложницей новых обстоятельств, ведь в ее руке тест на беременность с двумя полосками.
Теперь ты свободна.
***
Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще —
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
— Владимир Маяковский.
Комментарий к XII
Это был безумно сложный, безумно интересный путь для меня, который я прошла вместе с Пашей и Дашей. Не гневайтесь на меня, дорогие читатели, за такой вот финал.