Вольф Мессинг
Шрифт:
— Я не требую от власти каких-то особых привилегий. Я просто хочу быть как все. Как артист я принесу куда больше пользы.
Сталин с удовольствием полакомился дымком.
— От твоего условия отдает обывательским подходом к истории. К тому же воинствующе обывательским. Только ты, Мессинг, не учел, что товарищ Сталин не страдает суеверием. Он материалист, что и тебе советует. Его трудно запугать. Пытались многие, даже Сталинградом — не получилось. Тебе ясно, Мессинг?
— Так точно, товарищ Сталин.
— Правильно отвечаешь. Хорошо, что правильно отвечаешь. Тогда вернемся к нашим баранам. Вы утверждаете, что война неизбежна?
— Да,
— Войны без жертв не бывает, — успокоил меня вождь и спросил. — Победа будет за нами?
— Да. Я не выдумал красные флаги над рейхстагом.
— В это готов поверить, есть подтверждения. И на том спасибо. Срок начала войны уточнить не можешь?
— Нет, Иосиф Виссарионович. То ли в следующем году, то ли в сорок втором.
— А в сорок третьем?
— Никак не в сорок третьем?
— Это точно?
— Насколько мне известно.
— Хорошо. Вот видите, товарищ Мессинг, если с вами провести разъяснительную работу, объяснить, что хочет от вас партия, то и от вашего брата, ясновидца, можно добиться толку.
— У меня есть просьба, Иосиф Виссарионович.
— Что такое? — насторожился балабос.
В этот момент до меня донесся шум подъезжающего к дому автомобиля.
Сталин прислушался и кивнул.
— Высказывайте, Мессинг. Надеюсь, эта ваша последняя просба? Деньги у вас теперь есть.
— Так точно, товарищ Сталин. Я прошу вас позволить мне выехать из Москвы на гастроли, — я сделал паузу. — И если возможно, больше не вызывать меня.
Сталин усмехнулся.
— Насколько мне известно, очень многие мечтают, чтобы их вызвали ко мне. Вы редкая птица, Мессинг.
— Да, товарищ Сталин.
В этот момент в комнату вошел Берия.
— Лаврентий, мы тут кое-что обсудили с товарищем Мессингом. Полагаю, не следует ему мешать выступать перед публикой. Как ты считаешь?
Лаврентий Павлович поспешил пожать мне руку.
— Вполне согласен, Иосиф Виссарионович. Товарищ Мессинг цений специалист. Его дар вполне можно использоват в пропагандистских целях.
— Лаврентий, ты не понял. Он просит оставить его в покое.
На лице Берии нарисовалось искреннее неодобрение, однако вождь не обратил внимания на недовольство наркома и настоятельно добавил.
— Полагаю, с этим можно согласиться.
Берия понимающе кивнул.
Сталин прошелся по кабинету.
— Товарищ Мессинг утверждает, что Гитлер никогда не высадится в Англии.
— Но все развэдданние подтверждают, что вторжение начнется в пределах двух-трех месяцев. Этот мошенник не упустит шанс…
Сталин саркастически усмехнулся и переспросил.
— Не упустит шанс? Каким же это образом немцы преодолеют Ла-Манш, когда начнутся шторма? Я не слышу ответа, Лаврентий, а твой подопечный Мессинг ответил, и как считает товарищ Сталин, ответил верно.
Берия побледнел, однако выдержки и опыта хватило признать ошибку.
— Товарищ Сталин, я всегда…
— То, что ты, Лаврентий, всегда, политбюро известно. Если бы не всегда, ты давным-давно понес бы заслуженную кару.
Далее Сталин уточнил позицию политбюро.
— Кое-кто в руководстве страны полагает, что Гитлер — мошенник. Этот мошенник в течение месяца захватил Норвегию, Бельгию, за пять недель разгромил Францию. Как ему это удалось? С помощью какого мошенничества? Я не слышу ответа, товарищ Берия. Вы берете на себя большую ответственность, утверждая, что Гитлер — мошенник, которому легко дать по зубам. А не вводите ли вы партию в заблуждение? Возможно, вы не знаете ответа и все списываете на мошенничество?
Наркомвнудел побледнел.
Сталин подошел к нему и, ткнув в Берию трубкой, добавил.
— Это не самое страшное, Лаврентий. Тебя, возможно, заинтересует другой прогноз нашего провидца. Товарищ Мессинг настаивает, что жить тебе осталось не более десяти лет. Но и это полбеды. Хуже всего, Мессинг настаивает, если со мной что-нибудь случится, ты и года не протянешь.
Я онемел. Никогда я не предсказывал ничего подобного! Но каков Сталин! Кто из нас больший экстрасенс?
Нарком загорячился.
— О чем ви говорите, товарищ Сталин! О какой смерти!.. В такой напряженний момент!!
Сталин словно не услышал его. Он в разрядку добавил.
— Ты понял, Лаврентий? Оставь нашего телепата в покое. А вам, товарищ Мессинг, я советую покрепче держать язык за зубами и не совершать ошибок, за которые потом придется горко расплачиваться.
Это были счастливые дни, одни из самых блаженных в моей жизни.
Аудитории я был в новинку — каждому выступавшему на сцене известно, что это такое. Советских граждан в то время не баловали такого рода зрелищами. Последний крупный успех имел незаурядный гипнотизер Орнальдо, выступавший до конца 20-х годов. [73] Помню, Виктор Григорьевич как-то продемонстрировал громадный фотографический снимок его глаз, выставленный в витрине известной фотографии Свищева-Паоли в Столешниковом переулке. Это было незабываемое, пробирающее до озноба зрелище, ведь мало назвать Орнальдо гипнотизером. Судя по тому, что его взгляд прощупывал зрителя насквозь, это был сведущий в угадывании мыслей специалист. Финку пришла идея подать на афише мои глаза крупным планом. Она пришлась мне по душе, и Виктор Григорьевич в момент все организовал.
73
Орнальдо— знаменитый гипнотизер 20-х годов. Настоящее имя Н. А.Смирнов. Жил в Москве, по специальности врач. Устраивал сеансы массового гипноза. В Ленинграде на эстраде Таврического сада сразу погружал в сон 30–50 зрителей. Его дочь была женой Виктора Абакумова, в течении десяти лет возглавлявшего Министерство государственной безопасности СССР.
Я имел оглушительный успех в Харькове, но что творилось Одессе, словами не передать.
У меня сохранилась одна из мелких афиш, которыми обклеивали одесские трамваи. На фоне моего экзотического, внушающего трепет портрета были броско выделены два слова: «Едет Мессинг! — и ниже, мелким шрифтом — «Встречайте в городской филармонии».
Приезд неведомого Мессинга произвело на город впечатление, которое можно было бы сравнить с прилетом Змея Горыныча. Кассы в филармонию на Пушкинской брали штурмом. При первом же выходе на сцену я обнаружил, что горожанам штурм удался. Сказать, что в зале некуда было яблоку упасть, ничего не сказать — в зале негде было упасть горошине. Я удивлялся, как публике удавалось освободить мне проход для поиска спрятанных предметов. Это было чудо из чудес, которые возможны только в Одессе. Зрители переставали дышать. Полные дамы с Привоза уплотнялись до такой степени, что мне становилось страшно — выживут ли? Не оставят ли город без свежей рыбы?