Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
Шрифт:
— Три месяца машины работают, а девять — ремонтируются. Головушки! — со злой усмешкой произнес Иннокентий Жук. — У нас один трактор, и ремонтируется две недели, а работает весь год.
— Почему так? — чувствуя, как на сердце оседает злая накипь, спросил секретарь обкома.
— Да если бы у нас трактор год ремонтировался, а две недели работал, с нас колхозники шкуру бы спустили. А тут что же? Ведомость составлена и на ремонт тракторов отпущена такая-то сумма денег. Ее истратить надо? За две недели не истратишь, ну, и переставляют шайбы-гайки девять месяцев. А что им? Это за счет колхозников идет. Вот смотрите-ка — два свекловичных комбайна под солнцем
— И что же будет, если передадим вам тракторный парк? Окулачитесь? — намеренно грубо спросил секретарь обкома, вспомнив утверждение Сухожилина.
— В коммуну шагнем, Аким Петрович… На всех парах двинемся, — не задумываясь, ответил Иннокентий Жук.
— Куда? Куда?
— В коммуну.
— Это как же понимать-то вас?
— А очень даже просто: приглядитесь, шагаем всем колхозом в коммуну. Земля у нас в общем котле, животноводство тоже. Колхозники попродали своих коров в колхозное стадо. Добровольно. В нашем хозяйстве материально невыгодно держать у себя во дворе корову. Поговаривают, не отказаться ли от приусадебной земли. Опять — невыгодно копаться на клочках. Люди с выгодой работают круглый год. Передадите нам машины из МТС, и у нас будет гармоническое хозяйство, такое же, как на любом заводе, и тот же коллективизм, какой живет на любом заводе… а это уже коммуна, Аким Петрович. Это и есть доподлинный путь ликвидации разницы между городом и деревней, Ленин, он знал, что такое коммуна.
Все тогда спуталось в голове секретаря обкома. Ведь до этого он придерживался точки зрения Астафьева: МТС впитает в себя колхозные массы и превратит колхозников в рабочих. Затем он пришел к убеждению, что слабые колхозы следует передать в совхозы… а тут говорят о коммуне.
Что это значит?
Иннокентий Жук не Любченко: тот мастер потрепаться.
Мимо такого решительного утверждения Иннокентия Жука Аким Морев пройти не мог и потому снова заехал в Разлом. Здесь он несколько дней прожил в бригадах, на молочных фермах, беседовал с колхозниками в хатах, за семейным столом, и даже ночевал в полевых станах.
Все говорило за то, что в колхозе «Гигант» нарастает заводской коллективизм или, как сказал бы Вяльцев, «дух промышленности».
По приезде в обком Аким Морев поддержал «резиновую формулировку» Опарина: «Директору Разломовской МТС Перцову предоставить по болезни трехмесячный отпуск и на это время обязанности директора возложить на Иннокентия Савельевича Жука, не освобождая его от обязанностей председателя колхоза «Гигант».
«Посмотрим, что скажет практика», — подумал и сейчас Аким Морев, внимательно всматриваясь в черты лица Астафьева, затем произнес:
— То, что в сельском хозяйстве еще не налажено производство, как в промышленности, — истина. Вы правы. Хотя и в промышленности еще немало ералашного. А это вас не сломит? — и он показал на дымку, предвестник суховея.
— Наш район? Нет, Пока нет, — ответил Астафьев, неотрывно глядя через окно на рыжую дымку, пригнанную из пустыни. — Но суховей каждый день сотенку миллионов пудов у страны пожирает. А нам коммунизм строить надо, природу покорять. А злые силы природы наступают на нас.
— Коммунизм? Слишком часто мы о нем говорим, а вот молока государству не даем. В степях гуляют десятки тысяч коров, которые и грамма молока государству не дают. Петин побывал в ряде совхозов,
Астафьев, конечно, понял, на что намекает секретарь обкома, но увильнул:
— В район? У меня помощник есть. Да и для Петина такая передвижка — понижение.
— Не в район, а в обком…
В кабинет ворвался всегда возбужденный, шумный Александр Пухов и еще с порога заговорил:
— Народ к совещанию доярок и особенно к пленуму готовится, как к великому… как назвать-то?.. ну, как к великому вече.
— Так вам, Иван Яковлевич, надо еще кое-что продумать к докладу, — проговорил Аким Морев.
Астафьев понял, что Аким Морев хочет остаться с глазу на глаз с Пуховым, и поспешно вышел из кабинета.
— Ну, что? — Аким Морев кивнул вслед Астафьеву. — Если его секретарем обкома по сельскому хозяйству?
— Голова мужик.
— Голова-то голова, да не соглашается.
— Надо уломать.
— Не всякого уломаешь. Я бы вот очень хотел, чтобы вы стали первым секретарем горкома партии.
Пухов некоторое время думал, опустив голову, не показывая своего нахмуренного и недовольного лица, затем сказал:
— Не справлюсь, — но не в его духе были вихляние, отговорки, и потому он сказал прямо: — Что, Аким Петрович, выживаете меня? Не по душе пришелся?
Вначале Аким Морев оторопел, затем резко ответил:
— Не ждал такой глупости от вас, Александр Павлович. Простите за грубость… Но… сидит в горкоме гороховое чучело Сухожилин: вместо того чтобы предупредить срыв в снабжении города продуктами, занялся «философскими выкладками». А вы: «меня выживаете».
Пухов хотел было выйти из кабинета, но на пороге повернулся.
— Кого рекомендуете на мое место? — нацелив на Акима Морева правый глаз, а левый прищурив, как это делают охотники, спросил он.
Аким Морев не сразу ответил: он считал, что Николай Кораблев по деловым и политическим качествам куда выше Пухова, и побаивался, что Пухов, узнав о такой кандидатуре, взъерошится. Но тот, услыхав имя Николая Кораблева, сказал:
— Я согласен. А он?
— Давайте вместе уламывать, — проговорил Аким Морев, радуясь, что Пухов дал согласие стать секретарем горкома. — А теперь обдумаем, как будем принимать доярок.
— Я уверен, совещание пройдет хорошо, — беспечно произнес Пухов.
В это время Николай Кораблев, приоткрыв дверь, спросил:
— Можно?
— Члену-то бюро обкома?
Аким Морев любил Николая Кораблева, как любят хорошего брата: Кораблев не только прекрасно наладил выпуск автомобилей на заводе, но и поднял рабочих на увеличение производства запасных частей для тракторов и комбайнов области.
— Как дела, Николай Степанович, на строительстве городков? — поздоровавшись, спросил Аким Морев.