Волга впадает в Гудзон
Шрифт:
— Ну вот, — произнес доктор и улыбнулся. — Теперь я могу сказать вам точно: и жить ваш коллега будет, и побегать еще побегает… Легкое, правда, слегка задето, но, думаю, все обойдется. Но месяцок примерно поваляется, возможно, недели три… Нет, транспортировать его пока нельзя, да и надобности нет. Обойдемся своими силами… Считайте, повезло обоим: два месяца ругался с Черкасами насчет крови, а как раз позавчера прислали, как раз нужной группы…
— Что со вторым, — тяжело сглотнув, спросил Володя. — Тоже выживет?
— Ну это уж скорее от вас зависит, а не от нас… Хотя, я слышал, — вздохнул доктор, — смертная казнь в России теперь отменена?
— У палаты охрану поставили? — На вопрос хирурга он не ответил, повернувшись к маявшемуся вместе с ним все это время хмурому Тарасу Антоновичу.
— Так точно, — ответил тот. И, подумав, добавил: — Ребята хорошие из Черкас целый наряд прислали, так что…
И Яковлев наконец ощутил усталость, почти непомерную, накатившую мгновенно, тяжелой, глухой волной.
Нужно было звонить в Москву, где, вероятно, уже по-настоящему начал волноваться Вячеслав Иванович и злиться на их молчание Турецкий. Вероятно, именно сейчас они связываются, а то и вовсе успели связаться с Киевом и Черкасами. И, узнав, что здесь произошло в общих чертах, искренне недоумевают, почему он, Яковлев, все еще не позвонил сам. Володя сознательно просил местных не докладывать пока по инстанциям о ранении Калины, только о Слепцове, раненном при попытке скрыться.
Тем не менее, осознавая все это, он так и не двинулся с места. И не сразу услышал, о чем именно совещаются доктор, имени-отчества которого он так и не спросил, с Негорюйко.
— У меня половина палат пустует, так что ради бога… Товарищ, как я посмотрю, едва сидит, куда его сейчас тащить?..
Яковлев сообразил все-таки, что речь идет о нем, и, поняв, что доктор великодушно предлагает ему ночевку в своей больничке, почувствовал наконец облегчение и осознал, что самое страшное из того, что могло сегодня случиться, все-таки не случилось. Все остальное можно пережить.
21
Последним сюрпризом той осени стали внезапно загоревшиеся одновременно в десятках мест подмосковные леса. Ядовито-желтый прозрачный дымок понемногу дотянулся до столичных окраин и пополз к центру, смешиваясь с предрассветной дымкой и полуденным смогом.
— Черт-те что, — вздохнул Вячеслав Иванович Грязнов, вышагивая по кабинету Сан Борисыча, что являлось для него признаком крайнего волнения. — Хуже всего в Орехово-Зуевском районе, утром отправили туда несколько подразделений, как в позапрошлом июле. А толку-то? Пока не начнутся дожди, все равно ничего сделать не сможем.
Александр Борисович вздохнул и ничего не ответил. Вячеслав Иванович покосился на друга, кашлянул, тоже вздохнул и, прекратив наконец мелькать перед глазами Турецкого, уселся напротив него в свое любимое кресло.
— Значит, говоришь, Вагина они взяли вместе с этим типом, опозорившим их честные ряды. Что за тип-то?
Турецкий слегка пожал плечами:
— Тип как тип, ничего особенного, если не считать, что он там возглавлял одно из подразделений. Схема самая банальная: связь с криминалом — с одной стороны, поборы с бизнесменов — с другой. На чем его подловил и начал шантажировать, то бишь пользоваться его услугами, Вагин — тайна, покрытая мраком. Думаю, Вагина они так или так скоро выпустят.
— Основания?
— Как раз за отсутствием оснований и присутствием лучшего в нашем родном городе адвоката. Доказательства того, что он через Тарана пытался заказать Мансурова, а затем и Томилина, — исключительно косвенные. Остается взятка, точнее — зафиксированная передача крупной суммы денег Вагиным этому Тарану. Кстати, Таран не кличка, это у него фамилия такая… Ну от взятки они оба дружно отпираются: мол, якобы Руслан Петрович наш просто-напросто был ихнему Григорию Ефимовичу денежек должен, вот и возвратил должок. Так что, сам видишь, выскользнуть из крепких рук нашего законодательства у господина Вагина все шансы…
— Это тебе Кирилин картинку обрисовал?
— Он самый. В качестве компенсации за ни разу не исполненное обещание поделился, можно сказать, тайнами внутреннего расследования.
— Обещания — ладно! — сердито произнес Вячеслав Иванович. — Они нам, можно сказать, всю песню с этим Вагиным испортили: не полезь наши обожаемые коллеги в это дело, уж мы-то бы точно Руслана Петровича прищучили на полную катушку!
— Еще прищучим, — мрачно пообещал Александр Борисович и вдруг усмехнулся: — Вообще-то, Слав, их тоже можно понять: честъ мундира и все такое — хорошо, что хоть это понятие для кого-то еще живо. А Вагин, во-первых, несмотря ни на что, может и не выскользнуть: во всяком случае, Кирилин собирается все для этого сделать. Во-вторых, даже если выскочит, думаю, притихнет надолго, а про Сибирскую ГЭС и вовсе постарается забыть как можно скорее. Кроме того, на днях начинается налоговая проверка его фирмы.
Грязнов не удержался и фыркнул:
— Ты, что ли, постарался?
— И я тоже… Кстати, что там с Калиной — ты в курсе?
— Так я тебе, собственно говоря, как раз и забежал сообщить, что вчера все интересующие нас по разным причинам лица прибыли в столицу. Во, даже в рифму получилось! Володька мой Яковлев в данный момент отсыпается дома, по свидетельству супруги — каменным сном. Погоди-ка…
Вячеслав Иванович пристально уставился на своего друга:
— Слушай, Саня… Что там еще происходит такое-эдакое?!
— Что ты имеешь в виду?
Турецкий поправил очки и с повышенным интересом уставился в какие-то бумаги, лежавшие на его столе в тот момент, когда приехал Вячеслав Иванович.
— Кончай морочить мне голову, а то я тебя не знаю!
— И что же такое ты обо мне знаешь? — заинтересовался Александр Борисович.
— Например, то, как ты выглядишь, получив очередной «сюрприз»!
Турецкий улыбнулся и покачал головой:
— Собственно говоря, ни о каком «сюрпризе» и речи быть не может, поскольку я его ожидал.