Волгарь
Шрифт:
И хитрая девка потерлась об Ефима выставленной грудью, соблазнительно улыбаясь при этом. От такого изголодавшийся казак вспыхнул, аки сухой порох, и, сжав Любаву в объятьях, промолвил хрипло:
– Нет тебя лучше, любимая. Когда ты хочешь повенчаться со мной?
Любава картинно задумалась, надув губки, затем проговорила:
– Ну, чтоб все по-людски было, ты сначала прилюдно посетуешь, как тебе тяжко одному-то сына растить стало, потом попривыкнут все к этому, так что, думаю, к Пасхе можно нам повенчаться. Да и обновки ты мне справить свадебные успеешь.
– Будь по-твоему, желанная моя, – ответил Ефим и потащил красавицу на постель.
Она не противилась его ласкам, отвечала страстно и пылко, награждая своим покорным телом казака за покладистость. И когда через некоторое время выплыли полюбовники из блаженного небытия, не стала Любава гнать Ефима домой, позволила ему оставаться, сколько он пожелает.
Про все забыл казак в колдовских объятьях, не мог оторваться от своей черноокой любимой, тонул в ее бездонных глазах, упивался ласками ее гибкого белого тела, и все не мог насытиться...
Кабы не честные приказчики, так разорился бы Ефим в пух и прах в ту весну. Все дела он забросил, дневал и ночевал у бесценной своей Любавушки. Лишь когда она его гнала от себя прочь, тогда забредал он на свое подворье, ходил там, как в тумане, улыбался бессмысленно, всем своим видом походя на блаженного. Даже о любимом сыночке Прошеньке не вспоминал казак. Только об одном не дала ему забыть жадная девица: заказал он московскому купцу заезжему привести для своей невесты дорогой жемчужный убор, да серебряной парчи для подвенечного наряда.
Вскорости, как доставлены были дорогие обновы, так приступила Любава к Ефиму, торопя с венчанием. Тот ради нее на все согласен был, и в ближайшее воскресенье после Пасхи стал казак вновь женатым человеком.
Царицей вступила новая хозяйка на купеческое подворье, властными очами подмечая все, что не по нраву ей пришлось. Когда кланялись ей работники и холопы дворовые, заметила она одну девку с не по чину дерзкой улыбкой. Положила себе Любава глаз не спускать с нахалки, сразу невзлюбив ее.
Ефим счастлив был безмерно, пела его душа, когда выходил гордый казак из церкви рука об руку с первой царицынской красавицей, что стала его законной женой. Снова думал казак, что простил Господь его прегрешения, что рядом с желанной Любавой и с милым сыночком станет жизнь его счастливой и безмятежной. Надеялся Ефим, что подарит ему жена еще деток.
ГЛАВА 23
Все лето благодатно текла жизнь в семействе Парфеновых. Подрастая, бегал по двору Прошенька, радовал батьку. Молодая жена Любава ластилась к мужу, наряжалась для него всяко и прихорашивалась. Не замечал Ефим в счастливом ослеплении, что прибирает супруга исподволь к своим рукам все немалое хозяйство. Не видел, что дворовые к хозяйке идут за указаниями, а не к хозяину, не знал, что давно уж изучила Любава все амбарные книги купецкие и старые и новые, а приказчики токмо с ней и советуются. Умна, ох умна была молодка! Все признали, что смекалиста новая хозяйка, крепка умом, а в хитрости так и покойную Степаниду Яковлевну перещеголяла.
К осени потекло золото в сундуки новой купчихи. Любава Парфенова мужа ловко вокруг пальца обвела, льстивым язычком да белым телом отвела глаза-то супругу благоверному. Жил он, ничего не ведая, на красавицу жену радуясь, будто опоили его чем.
И дальше бы так продолжалось, да вот сын Ефима, Прокл, словно кость был в горле у Любавы. Знала она, что он-то и будет наследником законным, видела, что души в нем Ефим не чает. За это невзлюбила она мальчонку так, что со свету была готова сжить. Не в радость было гордячке, что не одна она в сердце мужа хозяйка.
Не сказать, конечно, чтоб любила она Ефима, не было этого вовсе! Но делить его ни с кем не хотела. Так и случилось, что увидал казак, как жена его бьет малого Прошеньку за провинность пустяшную, а мальчонка вырывается и горько плачет. Не бывал еще ни разу бит всеобщий любимец и баловень Прошенька, оттого недоумевал он, почто бранится и дерется добрая тетенька.
Завидев отца, малец извернулся и, вырвавшись из рук мучительницы, с ревом кинулся к родителю искать защиты от такой страшной напасти. Ефим приголубил и утешил сына. Через несколько минут Прошенька уже умчался, весело смеясь, А казак обратился к супруге:
– Ты почто, Любавушка, мальчонку прибила? Али не обещалась ты быть ему заместо матери?
Жена высокомерно вздернула брови:
– Обещалась. Да и кто дитя уму-разуму научит, когда отец родной ему во всех проказах потачку дает? Ежели ему сейчас укорот не сделать, то потом уже поздно будет! Он в моей шкатулке рыться удумал!
– Так что это за провинность – шалость невинного дитяти и все! Здесь ведь все ему принадлежать будет! А ты прибила его, точно вора!
Этого Любава уже стерпеть не могла:
– Ах, его все будет! Так тебе твой пащенок меня дороже! Эка невидаль – дитенка я отшлепала, а ты уж готов все у меня отобрать!
И разгневанная женщина гордо ушла, хлопнув дверью и запершись в опочивальне. Она до ночи не появлялась оттуда, и мужу своему двери не отворила, лишь крикнула, чтобы шел он почивать в иное место. Ефим до утра пролежал без сна на лавке в горнице. Он понимал, что не права Любава, жалел сына, но не мог с собой ничего поделать: дольше века показалась ему ночь без супруги.
Поутру встретил он вышедшую к трапезе жену заискивающей улыбкой. Любава лишь фыркнула презрительно. И так и эдак пытался подольститься к ней Ефим, да только оставалась она холодна и неприступна. Наконец, не выдержав такой муки, принес казак к вечеру для своей супруги кольцо новое и просил простить свою вчерашнюю горячность.
Любава примерила подарок, полюбовалась колечком на руке и сменила гнев на милость. Несколько дней казалось Ефиму, что все вернулось на круги своя, и стал забывать он о странном поступке жены. Но как-то застал он своего сына плачущим, стал утешать его всяко и расспрашивать, из-за чего он слезы льет. Мальчонка запирался поначалу, а потом все же признался, что тетенька, как называл он Любаву, опять его прибила, но сказывать об этом никому не велела, грозясь наказать еще пуще.