Волгины
Шрифт:
Юрий ни с кем не был дружен здесь: ведь сюда собрались одни студенты, почти мальчики, а он — уже инженер. Поэтому он не особенно стремился разделять общий праздничный восторг, неохотно вступал в разговоры, держался со всеми снисходительно-вежливо и скучал. Почти весь вечер он рылся в книжном шкафу, и Таня даже подумала о нем: «Гордец… нашел время заниматься книгами».
Несколько раз в ней шевелилось враждебное чувство к Юрию, но тут же она ловила себя на желании еще раз взглянуть в его сторону. Изредка, украдкой, она устремляла на
Но каждый раз при мысли о Юрии кровь приливала к ее щекам. Ей хотелось долго смотреть на этого человека, не похожего на других и, повидимому, очень уверенного в себе. И страшно становилось от мысли, что он может подойти к ней и заговорить.
То, чего так боялась Таня, произошло. Поймав ее взгляд, Юрий скупо улыбнулся и тотчас же подошел к ней.
— Это библиотека вашего брата? — спросил он. — Разрешите мне что-нибудь взять с собой.
— Возьмите… — Таня покраснела. — Ах, нет… Надо — спросить у Алеши. Хотя… что я? — Она смешалась, опустила глаза. — Можете взять, конечно.
— Благодарю.
— Я все еще воображаю себя в этой комнате девочкой. Кажется, зайдет Алеша и выругает меня за самоволие, — словно оправдываясь, сказала Таня и еще более смутилась.
Юрий внимательно и все так же снисходительно-спокойно смотрел на нее.
«Что мне еще сказать ему? Надо что-нибудь умное, серьезное… Но что же, что же?»— напряженно думала Таня, и, несмотря на все усилия, ни одной серьезной мысли не приходило ей в голову.
На ее счастье к ней подошла Тамара и, хохоча, увлекла ее в круг девушек.
С каждой минутой в комнате становилось все более шумно. Встав на стул и чуть не касаясь кудрявой головой потолка и пародируя известного профессора, ораторствовал Маркуша:
— Товарищи студенты!.. Итак, месяц тому назад мы остановились… Позвольте, на чем же мы остановились? Репетицио эст матер студиорум… Итак, друзья мои, сегодня мы встречаем Новый год. Что такое Новый год с точки зрения фармакологии? Конечно, товарищи, нельзя понимать это как непрерывное принятие лошадиных доз спиритус вини. И все-таки выпьем за фармакологию!
— Перестань, Марк! — поморщилась Тамара и закрыла ладонями уши. — Сегодня мы должны выпить за нашего дорогого Ивана Петровича (это было имя известного профессора), хотя его здесь и нет. Я пью за него и за успешное окончание института. Чтобы все мы стали хорошими врачами…
— Да здравствуют советские врачи! Ура!.. — крикнул Маркуша и спрыгнул со стула.
— А я… я… — Валя каким-то особенно легким движением подняла играющий при свете бокал. — Я подымаю тост… за чьи-нибудь глаза… — Валя медленно обвела всех игривым взглядом, покачала головой. — Но тех глаз, что мне нравятся, здесь нет. И ты, Маркуша, пожалуйста, не воображай, что я хотела выпить за твои глаза.
Маркуша обиженно забормотал:
— А я и не воображал… Напрасно думаешь, Валя…
— Маркуша, не сердись… Мой неуклюжий мальчик, не лезь в бутылку. Ведь мы шутим! — обняла его Тамара и звонко поцеловала в щеку.
— Внимание! — крикнула Таня. — Тамара, помолчи.
Глаза ее озорно блеснули, на мгновение остановились на Юрии.
— Я хочу, — громко, среди внезапной тишины, начала Таня. — Я хочу, чтобы каждый из нас представил себе свое будущее. Я вижу его еще более светлым. — Таня закрыла глаза, и лицо ее чуть побледнело. — А теперь выпьем за дружбу и давайте танцевать!..
— Тебе правится мой брат? — танцуя с Таней и слегка щуря томные голубые глаза, тихо спрашивала Валя. — Я видела, как ты смотрела на него. Ты еще не знаешь, какой он умный… Ужасно умный… И красивый, не правда ли?
— Я не люблю красивых, — сощурилась Таня и, оттолкнув подругу, убежала к Кето. Ей хотелось проказничать, может быть, показать язык самому Юрию. Пусть только он еще раз взглянет на нее. Но нет, нет… Снова страх непонятный и стыд овладели ею, когда он подошел к ней и, глядя на нее все так же самоуверенно-спокойно, пригласил танцевать.
Она оглянулась, словно спрашивая согласия у Кето и подруг, увидела, что Тамара, уже кружилась с Маркушей на тесном пространстве между письменным столом и елкой, кружились Валя и все девушки, хохоча и сбиваясь в пестрый, сияющий улыбками хоровод. И, решив, что в этом уже не было ничего предосудительного, почувствовала новый прилив смелости, протянула руку Юрию.
Близко над собой она увидела его тонкие, твердо сжатые губы, подбородок, глаза, маленькую родинку на правой щеке, — и все это, как показалось ей, было не такое, как у ребят — друзей по институту.
Юрий танцевал плохо. Он слишком медленно и чинно вел ее, чего Таня не простила бы никому, а в Юрии это только смешило ее.
Теперь он без прежней самоуверенности и даже покорно смотрел на Таню, и от этого взгляда сердце ее замирало и билось сильными, порывистыми толчками.
Девушки совсем развеселились, затянули песню. Кто-то нечаянно зацепил елку, и с нее посыпались стеклярусные украшения; неуклюжий Маркуша под общий хохот ползал на коленях, собирая их. Кто-то запевал «Ермака».
Кето села за старое рассохшееся пианино с медными подсвечниками, и все, окружив ее, притихли. Таня смотрела на ее маленькие смуглые руки, порхающие над клавиатурой, и все время чувствовала на себе взгляд Юрия.
Кето вдруг запела: «Эх, расскажи, расскажи, бродяга, чей ты родом, откуда ты?», и при словах «меня солнышко пригрело» Тамара внезапно по-детски всхлипнула, залилась слезами.
Девушки кинулись успокаивать ее, а Маркуша уже подносил стакан с водой. Тамара, размазывая по круглым щекам слезы, бормотала.