Волхв пятого разряда
Шрифт:
– И вы, об этом зная, направили Ковтюха поближе к диверсантам? Я разочарован вашим поступком, герр генерал! Что, трудно было ликвидировать лейтенанта?
– Он гражданин Германии, немецкий офицер.
– Всего лишь унтерменш, не более. Не ожидал подобных сантиментов от руководителя Службы безопасности. И что теперь нам делать?
– Промолчать.
– Молчание есть знак согласия, как, вроде, говорят варяги. Нет, генерал, такое не годится. В письме посольство сообщило, что видео допроса покажет телевидение Варягии. Сенсацию подхватят телестудии стран мира, и в том числе лояльных нам. Придется отвечать на неприятные вопросы. А если промолчим, то вызовем брожение в умах и недовольство у руководителей стран-союзников по коалиции. Поэтому поступим так. Вы отправляетесь
– Герр канцлер!..
– Не тревожьтесь, герр генерал, – канцлер усмехнулся. – Следствие получит указание не слишком торопиться. Тем временем закончим подготовку славской армии. Под руководством наших офицеров она ударит по войскам сепаратистов и тем частям имперцев, которые остались на территории самопровозглашенной Нововарягии. Генштаб готовит операцию. Меня заверили: удар получится настолько мощным, что за неделю выйдем на прежние границы Славии. Это событие заставит всех забыть об инциденте с покушением. Суда не будет.
– Империя нам обязательно ответит, у нее союзный договор с Нововарягией, – встревожился генерал.
– Варягия – колосс на глиняных ногах, – махнул рукою канцлер. – Их экономика разрушена, а армия в упадке – так говорят мои советники. Зимой варягам удалось отодвинуть славов на сотню километров от Царицино лишь вследствие диверсии, разрушившей управление армией, державшей оборону. Иначе ничего б не получилось. Мне доложили, что группировка войск империи была довольно небольшой – всего лишь корпус. Это означает, что сил у Варягии немного. Иначе бы они не остановились на границах территории сепаратистов. Разведка сообщает, что имперский корпус, потрепанный в боях, выводят из Царицыно, скорей всего из-за больших потерь и низкого боевого духа солдат и офицеров. Ему на смену прибывают добровольцы. Полагаю, мне не нужно объяснять, что такие части не отличаются высокой дисциплиной, слаженностью и воинскими доблестями.
У посетителя на этот счет было иное мнение, основанное на информации, полученной из немногочисленных, зато заслуживавших доверия источников, но генерал об этом промолчал, хотя и собирался упредить руководителя Германии о подозрительной активности варягов на территории сепаратистов. Его отставили от службы – несправедливо и с позором. Ведь он всего лишь выполнял приказ, а то, что с операцией не получилось – закономерный риск. Бывает, покушения не удаются – особенно, когда проводят их по отношению к руководителю недружественного государства. Понятно: у того охрана, спецслужбы бдят. Поэтому и сорвалось, хотя все подготовили блестяще. Вмешался неучтенный фактор в лице волхва, давшего команду забаррикадировать дверь в зал… И второе. Зачем ликвидировать офицера, пусть даже унтерменша, который не испугался риска быть убитым при нападении на цесаревну? Он действовал находчиво, отважно. Такими кадрами не разбрасываются. Начальник Службы безопасности был профессионалом в своей области, а там нередко приходится иметь дела и не с такими исполнителями. Смешно подумать, что маг-немец согласился бы возглавить группу террористов для ликвидации наследницы Варягии. Для них такое – моветон. Лейтенанта генерал не отправлял на смерть – прекрасно знал, что у карателей ему опасность не грозит. Убрал на время с глаз долой. Никто не ожидал, что диверсанты доберутся до Ковтюха.
«Самодовольный швайнехунд! – подумал генерал о канцлере. – Когда тебя макнут лицом в дерьмо, вспомнишь, о чем тебя предупреждали». Вслух это мнение он оглашать не стал. Встал, щелкнул каблуками и удалился…
***
Беда приходит неожиданно: когда Несвицкий принимал гостей и разговаривал с наследницей, погибла Галя, врач-педиатр и жена Акчурина. Вместе с мужем она приехала в Царицыно, где и трудилась на прежнем месте в госпитале. В тот день она как раз направилась в поселок у линии боевого соприкосновения за раненым ребенком. Из-за опасностей обстрелов
Никто не предупредил врачебную бригаду, что в поселок приезжать опасно, особенно на автомобиле скорой помощи с красными крестами на бортах. По ним враги стреляли особо рьяно – что взять с нацистов? Автомобиль подъехал к дому и остановился у разрушенных ворот, Галина вышла и отправилась к ребенку. В тот миг и прилетела мина. Вопреки известной поговорке о снаряде, в одну воронку не попадающем повторно, ударила почти что рядом с первой. Похоже, что расчет миномета специально ждал, когда приедет карета скорой помощи. Жена Акчурина погибла сразу, автомобиль с водителем не пострадали. Других прилетов не случилось – минометы ополченцев ударили в ответ, и славы замолчали. Ополченцы помогли водителю погрузить в карету скорой помощи ребенка, убитого врача, которых тот доставил в госпиталь.
Все это Николай услышал от жены, когда она пришла с работы. Плачущую навзрыд Марину он еле успокоил – погибшая была ее подругой много лет. Не будь супруга беременна, заставил б выпить водки, ну, а так нельзя. Хорошо еще, что Машенька не видела. С ней занималась Антонина Серафимовна, нечаянная мать Несвицкого, верней, реципиента, в чье тело он переместился после смерти в прошлом мире. На удивление она прекрасно прижилась в их семье. Маша ее сразу полюбила и называла бабушкой. Марина даже ревновала, но все же согласилась, что лучшей няни Маше не найти. Несвицкий предложил матери реципиента жить вместе с ними в новом доме, и Антонина Серафимовна согласилась, сняв часть забот с опекунов ребенка. В тот вечер она тактично увела девчонку в детскую, где и сидела с ней, пока Несвицкий утешал Марину.
Едва закончил с этим, как пришел Акчурин, и не один. За руку подполковник вел девочку примерно лет восьми. Насупленную и растерянную. Несвицкий сразу догадался, что это дочь Галины.
– Такая просьба, Николай, – сказал, когда Марина увела ребенка. – Приюти на время дочку. Мне нужно отлучиться, а Полину оставить не с кем. Родители Галины не в себе – рыдают, плачут, пьют таблетки. Еще, не дай Аллах, окажутся в больнице, а кто за девочкой присмотрит?
– Не беспокойся, Яков, приглядим, – заверил друга Николай. – А ты куда собрался?
– Наведаюсь в поселок, где погибла Галя, – сообщил Акчурин. – Удастся – разберусь, кто там стреляет по врачам.
Несвицкий окинул друга взглядом. В набедренной кобуре короткий автомат, на поясе – гранаты в кожаных карманчиках. И пистолет на поясе… Все ясно.
– Ты помнишь, что я говорил? – спросил у подполковника. – Эмоции мешают в операциях. Ты потерял жену и жаждешь мести. Она в таких делах плохой советчик.
– Нет, Коля, я спокоен, – ответил волхв. – Вот тут свербит, – он указал на грудь, – но голова холодная. Я мусульманин, Николай, и к смерти мы относимся не так, как вы. Когда-то каждый правоверный имел тюрбан, а это, чтоб ты знал, не только головной убор, но одновременно саван, в который завернут его, когда умрет. Короче, гроб на голове, который носишь постоянно. В Коране сказано: «Смерть, от которой вы убегаете, непременно настигнет вас. Затем вы будете воскрешены и возвращены к Всевышнему…». И там же: «О, верующие, предписано вам возмездие за убиенных…» Кто совершит его, если не я?
– Поедем вместе, – предложил Несвицкий. – Я быстро соберусь.
– Нет, Коля, – покачал Акчурин головой. – Я должен сам. И адмирал мне запретил кого-нибудь с собою брать. Едва уговорил его, чтоб отпустил. Дал мне два дня.
– Будь осторожен, – посоветовал Несвицкий, сообразив, что отговаривать Акчурина себе дороже. Тем более, раз получено одобрение от деда. – Не ломись к ним дуриком, сначала все разведай.
– Мог не говорить, – Акчурин хмыкнул. – Я помню все, чему ты нас учил. До встречи, Коля! Присмотри за дочкой. А если не вернусь, возьми к себе. Тесть с тещей нездоровы и с девочкой не справятся. Прошу.