Волхв-самозванец
Шрифт:
— Давайте.
Кот миновал границу без проблем, а вот Прокоп, едва переступив заветную черту, широко и сладко зевнув, опустился на землю и громко захрапел.
— Э-э-э… Прокоп! — Я потрепал его по плечу.
Но он только засопел и перевернулся на другой бок. Обеспокоенный, я поднял его на руки. Он тотчас распахнул глаза:
— Что такое?
— Ты заснул.
— Почему?
— Устал, наверное, — сказал я, опуская его на землю. — Перенервничал.
Но как только волосатые ноги домового коснулись дороги, его глаза сами собой начали
Подняв его на руки, я посоветовал коту держаться поближе ко мне и отправился в путь. Оторвавшись от земли, Прокоп тотчас утратил сонливость.
— Это, наверное, наказание, — предположил он. — Ох, не послушался я вас, хозяин, простите меня неразумного.
— Ну, будет тебе… Ведь ничего страшного не случилось, правда?
— Да как же я вам помогать в бою-драке супротив Кощея злобного буду, коли лишь ногами на землицу стану — тотчас без задних ног дрыхну, аки сурок какой? Этакий я вам в тягость, ярмом на шею… Ох-хо-хохушки…
— Не тужи, выше голову держи.
— Как же мне не тужить не горюниться, коли пользы от меня ни на грош? Как же дальше жить, горемычному? Век с ветки на ветку прыгать, словно глупому пингвину?
— Не переживай, беда твоя — дело временное. Пройдет.
— А скоро?
— Мне думается так, что беда твоя связана с местом. Вот воротимся назад, за шлагбаум полосатый, так хворь твою как рукой снимет.
— Так оставьте меня здесь, а будет на то воля ваша, на обратном пути подберете.
— А ты меня бросил бы в беде?
— Нет, но… я ведь всего-навсего домовой, а вы волхв великий.
— В дружбе, Прокоп, не размеры важны. Дружба, она взаимности требует, иначе это не дружба, а глупость с одной стороны и мерзость — с другой.
Домовой притих, видимо раздумывая над моими словами. Против обыкновения молчал и четвероногий поэт. Так, в полном молчании мы и вышли к очередному оазису, значительно превосходившему ранее встреченные как величиной, так и характером местности.
Едва покинув лестницу, я по пояс утонул в густых папоротниках, среди которых, извиваясь юркой змеей, затерялась тропинка. Широколистные зеленые побеги густой и упругой массой сопротивляются напору моих ног, превращая каждый шаг в противоборство. Пришлось взять на плечи и кота-баюна. Он хоть и из семейства кошачьих, но уподобиться дикому коту не в состоянии. Он не может лазать по деревьям и прыгать с ветки на ветку — мешают солидное брюшко и хилость лап, привыкших к балалайке.
— Внимательно смотрите по сторонам, — предупредил я кота и домового. — В таком лесу очень просто устроить засаду или ловушку. Времени у Кощея было предостаточно.
— Может, кота вперед пустить? — предложил домовой. — Как наименее ценного бойца. Если Бессмертный засаду устроил, то он нас предупредит, его-то не заподозрят — ну шныряет котяра по кустам, и пускай его, а коли лиходей подлянку придумал… невелика потеря.
Разобиженный кот-песенник презрительно повернулся к домовому хвостом и сделал вид, будто вообще его не замечает.
— Я бы сам пошел, — развел Прокоп руками, — да только вот… а опасности и нет вовсе — кто на кота внимание-то обратит?
— На простого — никто, я же — кот-баюн, очень редко встречаюсь в природе, и всяк сразу догадается, что я на особо секретном задании.
— Будешь помалкивать — не догадаются.
— Вот она, человеческая благодарность! — патетически воскликнул баюн. — Мы его, можно сказать, на свалке нашли, вымыли, в люди вывели, а он нам…
— Эх, Василий, Василий, не к месту ты применяешь различные литературные приемы. Они должны подчеркивать, акцентировать внимание или приукрашивать, но не искажать правду до неузнаваемости. Ты же поэт, а не историк.
— Ну немного приукрасил. С кем не бывает?
— Немного? Во-первых, при чем тут человеческая благодарность? Он же домовой. Во-вторых, нашли его не мы, а я, поскольку некоторые перебрали пива и валялись в придорожных кустах, да и не на свалке совсем, а на пепелище.
— А разница?
— Разница? — удивился домовой. — Разница та, что пчела мед дает, а оса только жалит.
— В-третьих, — добавил я, — это не мы его отмыли и вывели, а он тебя до дома довел и отмыл, дабы не шокировать вашу тонкую творческую душу, не буду напоминать чем…
— Да я пошутил… — оскалился кот. — А хотите загадку?
И, не дожидаясь нашего согласия, выпалил:
— Во глубине сибирских руд хранит он гордое молчание?
— Это и не загадка вовсе, — возразил я. Что-то из школьной программы все же осело на дне серого вещества, спрятанного глубоко под черепной коробкой. — Это про декабристов.
— Да какие там декабристы? — отмахнулся кот. — Они вон какие голосистые были — Герцена разбудили. Думайте…
— Не знаю, — признался я. Мало ли разных «врагов народа» обрели там вечное молчание со времен покорения Сибири Ермаком?
— Прокоп?
— Трубка мобильной связи, — сказал домовой, подтвердив мои предположения о просветительской роли телевизионной рекламы. Все, что они знают о моем мире, почерпнуто ими в пределах моего дома. Эти знания порой касаются таких предметов, что я просто диву даюсь.
— Это почему? — удивился кот.
— А там покрытие никакое, — пояснил Прокоп. — Или батареи сели…
— Не то… Ладно, подскажу, — решил баюн. — Он живой.
— Кто?
— Хранитель.
— Какой? — уточнил домовой.
— Если экрана, — в образовательных целях пояснил я, — то Screensaver.
— О чем вы? — Глаза кота сделались величиной с золотой червонец. — Я же загадал простую загадку: «Во глубине сибирских руд хранит он гордое молчание». Неужели трудно сообразить, что это немой кобольд. Немой он, понимаете? Говорить не может, вот и молчит.
— Это неправильная загадка, — продолжая злить кота, заявил я.
— Это почему?
— А глухого в шахту не пустят. Все подземники проходят медкомиссию, а ЛОР ему допуска не даст.