Волхв
Шрифт:
— Агиль! — Алиев окликнул начальника своей охраны. — Возвращаемся! — Он взмахнул рукой, и в этот момент, словно что-то укололо его в губу. Он машинально провёл рукой, и сам себе улыбнулся. Ну какие комары в Баку, зимой? Их и летом-то совсем немного.
Дойдя до резиденции, он вытащил из сейфа чемодан спутниковой связи, и установив его как велела инструкция, поднял трубку, и набрал номер.
— Мистер Джонсон? — Произнёс он на прекрасном английском. — Рад слышать вас. Это вас Горец беспокоит…
Поговорив со
С разницей в минуты, скончались ещё два выдающихся деятеля Коммунистической партии, Шеварднадзе, и Щербицкий.
Пресса России, отреагировала необычно. Во всяком случае для тех, кто любил читать «между строк», ловя всякие сигналы, и намёки. Но на этот раз намёк был таким жирным и понятным, что удивились даже предельно циничные медики, и милиционеры.
Не было никаких «в ходе долгой и продолжительной болезни», и «смерть вырвала из наших рядов несгибаемого борца за дело коммунизма»… Нет. На четвёртой полосе в разделе «положение на местах», небольшое фото, в чёрной рамке, и текст; «На таком-то году, от сердечной недостаточности, скончался, видный государственный деятель, такой-то. Похороны пройдут по месту жительства покойного». И никаких трауров, и траурных мероприятий.
И вот это, три фото в один день, с подобным скупым некрологом, были даже ярче чем судебный процесс. А для тех, кто считал, что красная империя одряхлела и потеряла свои зубы — просто холодный душ.
Виктор тоже отметил все эти странности, но для него всё было понятно. Центр, указывал республикам на красную линию, которую нельзя было пересекать, и результат этого пересечения. Причём такая вот ликвидация была как ни странно очень мягким вариантом. Куда жёстче, это комиссии разнообразных ведомств, с арестами и отсидками всех виновных, а после всеобъемлющие выводы о руководстве республикой на Политбюро, и Пленуме ВС. Тогда обычно руководство республики приходилось обновлять как минимум на треть как максимум наполовину, и все ранее попавшие в жернова Союзного правосудия, уже не могли вернуться к государственной кормушке.
Ранее, в пятидесятых и далее годах, все работники так называемой номенклатуры, никогда не увольнялись, а максимум — переводились на такую же должность, но подальше от центра. Таким образом даже крайне бестолковый администратор, раз попавший в обойму, и непрерывно косячивший всё время, спокойно дорабатывал, директором, даже если для этого его лишали права подписи и управленческих функций дав грамотного заместителя и главного инженера. Причём главный инженер мог так и не дождаться места директора. Ведь должности уже ждали другие представители номенклатуры.
Теперь же всё рухнуло. Людей в лучшем случае просто снимали, обязав в трёхдневный срок явиться в бюро занятости. Вот и трудились бывшие директоры
И только это, было мощнейшим фактором оздоровления общества. Люди впервые за много лет увидели, что начальников не просто передвигают на другое тёплое место, а нахрен увольняют, и те вливаются в ряды рабочего класса. Но и директорский корпус, поняв, что лафа внезапно закончилась, во-первых, начал больше внимания уделять производственным проблемам, а во-вторых, от греха сам переводиться на нижестоящие должности, где был шанс удержаться.
Но поскольку работа проводилась в рамках нормативных писем Совмина, то в республиках гордо её проигнорировали, и в результате получили чудовищный перекос в эффективности работы и как результат в стоимости изделия. И в итоге выходило, что республиканским предприятиям выгоднее было заказать комплектующие в России, чем у себя под боком. И конечно политика политикой, но когда у тебя из пришедшей на завод партии треть уходит в брак, то рабочим не объяснить почему у него от зарплаты осталось две трети, а то и половина.
К весне семьдесят седьмого, у Виктора собралась отличная команда, которым ничего не нужно было разжёвывать. Он просто показывал очередной застойный узел в организме, и люди уже сами разрабатывали комплекс мер по преодолению проблемы, не забывая о прессе, телевидении и слухах, поддерживая информационную насыщенность поля, и не давая всяким голосам перехватить повестку.
А в последнее время всё демократическое стадо доброжелателей словно взбесилось, голося через десятки антенн на СССР, и даже транслируя телевизионные программы на местных языках в приграничные районы.
В ответ некие горячие головы предложили расширить сеть передатчиков, глушащих вредные радиостанции, но Виктор предложил совсем другое. Даже сквозь вой и треск можно что-то расслышать, а если на этой же частоте ретранслировать другие радиостанции, причём неважно какие, можно те же голоса только с задержкой по времени в десяток секунд, и расслышать что там говорят, станет вообще невозможно. Кроме того, в Калининграде решили построить радиостанцию, для вещания на восточные страны, а в ГДР — большую станцию для окучивания западноевропейских слушателей.
Содержание передач было совершенно невинным. Какие-то рассказы, о бесплатной медицине, о длинных многодневных походах, по просторам СССР, о подготовке космических экспедиций, новости, интересные рассказы, музыка народов СССР, и так далее. Ничего крамольного или даже политического. И конечно повсеместно в Европе стали появляться передатчики — глушилки, о которых журналисты СССР тоже рассказывали в своих репортажах.
Эта идеологическая работа стоила стране совсем недорого, но она сразу поставила европейцев в позицию обороняющихся.