Волхв
Шрифт:
Стражник дернул за ручку деревянной двери, обитой железными полосами, петли снова взвизгнули.
— Когда только смажут. Говорил же.
Смагин решительно и даже, может быть, с облегчением шагнул через знакомый порог. Дверь захлопнулась, и он остался один в кромешной темноте. Но звуки с воли сюда долетали. Звенели сверчки совсем рядом, а вдалеке разводили хоры ночные болотные жители — лягушки. Клёнка упал на солому и закрыл глаза. Смерть немного отложили, он был рад и тому. В его положении любая отсрочка казни — уже победа. «Что же мне делать завтра? Как выскользнуть из лап чернеца? Только бы он не пошел завтра сам. Нет, не должен, не его уровня забота. Наверняка пошлет каких-нибудь гораков. Нужно везение,
Утром ему принесли тарелку с пшенкой и кружку воды. Он с удовольствием поел. Вскоре пришел уже новый мрачный стражник и вызвал Клёнку на выход. Смагин поднялся и, перекрестясь на посветлевшее оконце, за которым выглядывал один из крестов на шпиле церкви, вышел в коридор.
Во дворе светило солнце и чирикали воробьи. Где-то в стороне, за бревенчатым тыном, раздавались громкие голоса и ржание многих лошадей. Чья-то луженая глотка кликала неведомого Тимошку. Клёнка прищурился на свет.
Стражник подтолкнул его в спину.
— Чего встал? Иди уже.
Прикрывая ладонью еще непривыкшие к яркому солнцу глаза, Смагин быстро спустился с крыльца. Во дворе уже перебирала ногами четверка оседланных коней. На четырех восседали княжеские дружинники, четвертый вороной покачивал мордой с пустым седлом. Его окликнул показавшийся знакомым голос.
— Садись живей, а то уже роса скоро высохнет.
Смагин поднял голову. На жеребце сидел тот самый десятник, которого он встретил на дороге после выхода из города. Он с тайной надеждой скользнул взглядом по остальным дружинникам. Двоих видел в городе, третий незнаком. Никиты среди них не было. И то, окажись он здесь, это было бы уже слишком. Последнее время Клёнке и так как-то уж чересчур везло. Когда-то удачная полоса должна была закончиться. Вон она и закончилась. Десятник тоже узнал его:
— А, старый знакомый. Я ведь так и понял тогда, что нашкодить хочешь. По волнительности твоей понял. Да, в прошлый раз проскочил как-то. Ну, видишь, от судьбы не уйдешь. Раз повезло, второй повезло, а третий — перебор. — Он проследил взглядом, как Смагин усаживался на жеребца и стеганул своего кнутом. — Но, пошел, родимый.
Кони тронулись. Смагин тоже ударил своего пятками. Его определили ехать вторым, сразу за десятником. День был будний, и на улицах встречался только мастеровой народ. Они сторонились стражников, стараясь не поднимать глаз. Смагина это полностью устраивало. Четверо всадников без происшествий выехали из городских ворот. Десятник обернулся на ходу:
— На лошадях до твоего приметного места доедем?
Смагин раздумывал недолго. Половину дороги до первой переправы можно доехать верхом. Чего ноги бить? А там и пройдемся.
— До половины доедем. А потом пешком придется.
— До какой версты?
— Верст пять-шесть. Точнее не определюсь.
— И того довольно, — он повысил голос. — Пафнутий, смотри за ним внимательно, а то еще дернет.
Из-за спины Смагина раздался густой басистый голос:
— У меня не сбегёт. Враз по башке обухом схлопочет.
Позади хохотнули.
— Нашел, Микола, кому доверить. Конь шагнет в сторону, а энтот подумает, что сбежать наметился, и копец нашему свидетелю. У него не заржавеет.
— Ты за себя думай, — пробурчал Пафнутий.
— Разговорчики, — прикрикнул десятник, — А тебя, Фрол, не спрашивают. Правильно он говорит, за собой смотри.
— Да я смотрю, смотрю. Шуток не понимаете, что ли?
Кони перебирали длинными породистыми ногами быстрым шагом. Дорога большей частью подсохла, лишь кое-где на полевке лежали линзы луж, оставшиеся после дождя. Приближался лес. Первые редкие еще деревья уже раскачивали высокими вершинами по обочинам. «Версты через четыре, перед самой рекой спешимся, — рассуждал Смагин, — и что дальше? Что же дальше? Ну, войдем мы в лес, пойдем по, — там, кажись, гнилой лиственник начинается, — этому бурелому. И что потом?» Мысли крутились колесом, вокруг одного вопроса, словно вокруг оси, но ответа, как ни старался Смагин, не находил. Дружинники позади принялись рассуждать о каком-то походе, в который собираются сегодня их товарищи, и Клёнка прислушался.
— Говорят, — рассуждал тот, имени которого Смагин еще не знал, — на каких-то татей сам Тагр поведет. Ох, и злой он. Будто они гораков и варягов два десятка положили где-то в горах. А несколько израненных вместе с чернецом вчера вечером вернулись, еле живые.
— Да эти наемники в бою ничего не умеют и не дюже сильные. Их любые тати побьют, даже если они бабы, — Фрол хохотнул над собственными словами.
Его никто не поддержал.
— Не скажи, — не согласился третий дружинник. — Есть среди них несколько хороших бойцов, тот же Рядок. Видел, как он с нашим сотником Таргом на деревянных мечах рубился?
— Хороший боец, — полуобернулся десятник. — Ну, он, может, лучший. Остальных в деле не видел, не знаю.
— А я что говорю, — Фрол оживился. — Кто их в бою-то видел? За столом-то они крепко умеют, а вот как в деле? Правильно, Никола? Видел же…
— В общем, не знаю, как там они на самом деле бились, — перебил его третий дружинник, — но говорят, что досталось им крепко, и вроде даже в плен кто-то попал из них.
— Правда что ли? — снова обернулся десятник.
— То я не знаю. За что купил, за то и продаю.
Клёнка мог бы внести ясность по поводу количества вернувшихся варягов, но, поразмышляв, понял, что ему не хочется ни о чем говорить с этими людьми. Они, может, скоро убьют его без всяких угрызений совести, поскольку приказ такой наверняка получили, а он будет с ними беседовать. Не дождутся. Зато для себя он точно определил, откуда возвращались наемники. Наверняка с того побоища, о котором говорят дружинники и шли. То-то они такие смурные были.
Проехали поворот на слободу. Смагин вспомнил Вавилу и мысленно позавидовал ему — живет себе и в ус не дует. А тут, считай, в плену. Едешь, а куда, может, на погибель? Он пригорюнился и едва не пропустил то место, где повстречал на свою беду возвращающихся бойцов с чернецом. Тогда он всего саженей триста не дошел до спасительной реки. Почти тут же в густом лесном воздухе запахло приближающейся большой водой. Послышались крики пугливых куликов, Гаги переругивались сквозь шум водяных бурунов ниже по течению.
— Ну, что? — десятник придержал коня. — Где твое место?
— Приехали почти. Сейчас у реки коней оставим. Я от нее замечал.
— Смотри мне. Если надуешь, у меня приказ с тобой не цацкаться. Голову сразу долой.
— Да что ты, я себе враг что ли? — Смагин насколько смог истово перекрестился.
Десятник подозрительно покосился на него, но ничего не сказал.
Деревья расступились перед самой водой. Солнце висело высоко, почти над затылками и бегущая вода рябила и блестела в лучах полуденного Хорса. У берега покачивался привязанный паром. В стороне, в кустах выглядывал остов старой лодчонки. На пригорке в стороне под прокопченным котелком горел веселый костерок. Перед ним склонился с ложкой в руке разбойного вида перевозчик. Он был лохмат, с волосатыми сильными руками, густыми бровями и острым взглядом из-под них. Услышав подъезжающих лошадей, он повернул голову, не переставая помешивать в котелке.