Волк и семеро козлов
Шрифт:
Женщина кивнула, вышла за шторку, где у нее стоял стол с посудой и холодильник. Печка там, хлеб в ней румянится. И еще рыба отварная в чугунке. Подумав, она принесла молока прямо из-под коровы, масла подала.
Но слюнки у Цыпака потекли не на еду. К столу из спальни вышла круглолицая девушка с длинной косой. Ей бы сарафан и кокошник, но вместо этого на ней был шерстяной спортивный костюм. Черные брови вразлет, большие глаза, изящный носик, но все портил большой, как у лягушки, рот. Среднего роста, с излишне широкими бедрами, зато грудь…
–
Она взглядом показала дочери обратно на дверь и, когда та ушла, стыдливо, но с интересом глянув на Цыпака, выложила в тарелку кусок рыбы, налила в кружку молока и отнесла в комнату.
– Переживает курица за свою цыпу, – хмыкнул Челя, когда женщина скрылась за дверью.
– Цыпа?! Я Цыпак, а она цыпа…
– Это, я же не нарочно, – растерялся Челя.
– Что ты не нарочно? Нормально все. Слово прозвучало, выводы сделаны.
– Какие выводы?
Шмат ухмылялся, глядя на Челю, и глумливо потирал руки.
– А ты чего лыбишься, как придурок? – одернул его Цыпак. – Говорю же, нормально все. Я Цыпак, значит, эта цыпа моя…
– Так, может, прямо сейчас? Их обеих? – спросил Шмат, изобразив старт лыжника.
– Как-нибудь в следующий раз…
Глупо было искать развлечения в доме, который их приютил. Наверняка поднимется шум, если вдруг что-то случится, соседи расскажут, какая была машина, с каким номерами, начнутся поиски… Нет, надо поступить аккуратно: сначала обосноваться на новом месте, а затем тихонько подъехать к этой деревне и втайне от всех навестить гостеприимный дом, чтобы затем увезти с собой обеих женщин. Старую – Челе и Шмату, а молодую Цыпак возьмет себе. Без баб в таежной заимке будет скучно.
Женщина вернулась к столу, молча села. Пока гости ели, она не задала ни одного вопроса. И спать им когда стелила, тоже молчала. Суровая женщина, нелюбопытная. Цыпак усмехнулся, глянув, как она закрывает за собой дверь в комнату, где спала ее дочь. Молчание – не только золото, но и залог долгожительства. Хотя и не факт.
Проснулся он от шума. Дверь в спальню была открыта, Челя держал дочь, ладонью зажимая ей рот, а Шмат душил ее мать. Положил ей на лицо подушку и ждал, когда женщина затихнет. И это произошло еще до того, как Цыпак вошел в комнату.
– Ну, ты и урод! – глядя на мертвую женщину, простонал он.
– А чо, ты же сам сказал, что как-нибудь в следующий раз! Вот мы и подумали…
– Сначала бы думать научились, бараны!.. В машину их давайте, уходить надо!
Он посмотрел на часы. Половина четвертого, для ночи поздно, для утра слишком рано.
Девушке заткнули рот, связали ее, затащили в машину, туда же запихнули труп хозяйки. Его сбросили в тридцати километрах от поселка, в реку. Места безлюдные, скорее рыбы тело съедят, чем кто-то его найдет.
– Гы, ну вот и место освободилось, – радовался Шмат, похотливо глядя на девушку.
Всю дорогу от поселка он сидел на матрасе в обнимку с ней и с ее мертвой
Глава двадцать третья
Ролан привык охотиться, подкрадываясь к добыче, или устраивал засаду на лесного зверя, а загонять их с помощью собаки не умел. Да и не хотел. К тому же Добрик – сторожевой пес, и в охоте ничего не понимал. И учить его Ролан не собирался. Гнаться за зверем опасное дело – или лось копытами лягнет, или медведь задавит. А подбирать и подносить хозяину подстреленную дичь Добрик не станет, хотя бы потому, что птиц Ролан не стреляет. Слишком большая роскошь – тратить на них драгоценные патроны.
Добрик остался дома, к оленю Ролан подкрался сам. Красивый самец, рога такие большие и развесистые, как будто самка ему со всей таежной живностью изменила. Но не думал он сейчас о своей подруге, которая паслась чуть в сторонке, увлеченно обгладывая молодые побеги дуба. Ролан был далеко от него, надо было пройти еще метров пятьдесят. С этого расстояния олень не мог его учуять, никак не мог. Но он вдруг вздрогнул и, не поднимая головы, побежал, задними копытами мощно отталкиваясь от земли. И выводок его устремился за ним. Так олени убегают, почуяв пожар или какое-то другое стихийное бедствие. На охотника они бы отреагировали по-другому. Олень сначала голову поднял бы, рогами покрутил, словно сканирующими антеннами.
Все это могло значить, что где-то что-то произошло. Ролан и рад бы был ошибиться в своих догадках, но у него у самого вдруг возникло нехорошее предчувствие. Что-то не то в большом лесу, что-то не так. Как будто сама мать-природа подавала тревожный сигнал…
Ролан уже подходил к дому, когда услышал вдалеке треск веток. Оглянувшись, он увидел человека в синем, который стремглав бежал к нему. Как-то странно бежал, сомкнув за спиной руки… И не просто человек это, а девушка, причем с распущенными волосами. Косынка у нее не на голове, как положено, а на лице, на манер повязки закрывает рот. И руки, похоже, связаны за спиной. Она явно от кого-то убегала, хотя за ней никто не гнался.
Стараясь оставаться незамеченным, он пошел на сближение с ней и остановил, схватив за руку. Девушка резко повернула к нему голову, глянула на него безумными от страха глазами. Кричать она не могла, мешал кляп во рту. И руки действительно связаны веревкой. Так туго, что кисти рук посинели.
Сначала Ролан срезал веревки, только затем, приложив палец ко рту, снял повязку с лица и вытащил изо рта скомканную тряпку.
– Они… – захлебываясь от эмоций, заикаясь, выдавила она из себя. – Они там… Они за мной…