Волк равнин
Шрифт:
— Набери воды и быстро возвращайся, — велел Шолой.
Мальчик кивнул и пошел к реке. Жаль, что нет здесь Хасара и Хачиуна. Ему очень недоставало их. Он представлял, как просыпается в родной юрте, как Оэлун будит братьев, задает им работу. Тэмучжин набрал воды и с тяжелыми ведрами отправился назад. Очень хотелось есть, но он не сомневался, что Шолой заставит его голодать, стоит только дать повод.
Когда Тэмучжин вернулся, очаг уже горел, а Бортэ исчезла. Мрачная жена Шолоя, костлявая старуха Шрия, суетилась вокруг очага, поддерживая огонь. Потом вышла и захлопнула дверь. Она не сказала Тэмучжину ни слова с момента его появления в юрте. Тэмучжин жадно посмотрел на котелок с чаем. Но вошел Шолой и, взяв мальчика двумя пальцами за плечо, вывел его в спокойную
— Когда встанет солнце, будешь валять войлок с моими сородичами. Стричь овец умеешь?
— Нет, я никогда… — начал было Тэмучжин.
— Мало от тебя толку, парень, — скривился Шолой. — Ведра и я сам могу таскать. Когда рассветет, соберешь кизяк для очага. Ну а стадо пасти можешь?
— Приходилось, — поспешно ответил Тэмучжин.
Он надеялся, что ему дадут кобылу и велят пасти стада олхунутов. И тогда он сможет каждый день уходить подальше от новой семьи. Однако Шолой понял, что мальчишка уже размечтался, и его беззубый рот собрался в мокрый и грязный кулак.
— Хочешь сбежать к мамочке, сынок? Испугался тяжелой работы?
— Я могу красить кожу и сучить веревку на сбрую и седла. Я могу резать дерево, кость и рог, — покачав головой, ответил Тэмучжин.
Он невольно покраснел, однако Шолой вряд ли заметил это в темноте.
— А зачем мне седло, если у меня и лошади-то нет? — хмыкнул старик. — Не все рождаются в шелках да мехах.
Старик поднял руку, собираясь ударить Тэмучжина, но тот успел уклониться. Шолой не отступил. Он бил мальчика, а тот, отходя назад, вдруг наступил на темное пятно, где моча протопила лед, и упал на землю. Когда же он попытался подняться, Шолой пнул его под ребра. Тэмучжин вскочил и стоял, пошатываясь, внезапно потеряв уверенность. Старик явно намеревался постоянно его унижать, и мальчик не понимал, чего тот от него добивается.
Шолой со свистом выдохнул, утомившись от избиения, плюнул. Потянулся узловатыми пальцами к Тэмучжину. Тот попятился, не зная, как ответить своему мучителю, чтобы тот прекратил его бить. Мальчик уворачивался и закрывал голову, но некоторые удары попадали в цель. Внутренние силы, растущие в нем, подстрекали его дать старику сдачи, но он не был уверен, что Шолой сейчас хоть что-то почувствует. В темноте он словно вырос и стал очень страшным. Тэмучжин даже представить себе не мог, как его стукнуть достаточно крепко, чтобы тот прекратил этот кошмар.
— Хватит! — закричал он. — Хватит!
Шолой хмыкнул, крепко ухватившись за полу халата Тэмучжина и тяжело дыша, словно пробежал расстояние в несколько полетов стрелы под полуденным солнцем.
— И не таких жеребчиков обламывал. И поупрямее тебя. А ты не лучше, чем я думал.
В его словах звучало презрение. Тэмучжин разглядывал лицо старика. На востоке затеплился рассвет, и племя наконец стало просыпаться. Мальчик и старик одновременно почувствовали, что за ними следят, и, обернувшись, увидели Бортэ.
Тэмучжин вспыхнул от стыда, еще более ужасного, чем побои. Шолой отпустил его, словно подчинившись молчаливому и внимательному взгляду Бортэ. Казалось, старику стало неловко. Не говоря ни слова, он протиснулся мимо Тэмучжина и исчез в смрадной темноте юрты.
По верхней губе струилась кровь, и Тэмучжин вытер ее, озлобленный на весь мир. Это движение спугнуло дочь Шолоя. Она отвернулась и побежала прочь, исчезнув в предрассветном сумраке. На несколько драгоценных мгновений он остался наедине с самим собой, почувствовав себя потерянным и жалким. Его новая семья была немногим лучше бродивших вокруг животных. А ведь это лишь начало первого дня.
Бортэ пробежала между юртами, промчалась мимо лающей собаки, и та бросилась за ней в погоню. Несколько быстрых поворотов — и собака осталась позади, рыча и гавкая. Только на бегу Бортэ чувствовала себя настоящей. Ничто на свете не могло коснуться ее в такие минуты. Когда она стояла или сидела, отец мог ударить ее, а мать — хлестнуть веткой березы. У девочки еще не зажили рубцы на спине: пару дней назад ее избили за то, что она пролила ведро холодного кумыса.
Дышалось легко, и Бортэ захотелось, чтобы солнце застыло над далеким горизонтом. Если племя останется спать в своих юртах, она сможет побыть в покое и счастье вдалеке от всех. Она знала, что о ней говорят плохо, и порой ей хотелось быть такой же, как другие девушки. Как-то она даже попыталась стать такой, как все, когда мать в очередной раз на нее накричала. Но ее хватило всего на один день: и шитье, и стряпня, и изготовление черного арака для воинов ей быстро надоели. Что в этом хорошего? Бортэ и внешне отличалась от остальных девочек: худенькая, маленькие груди, обтянутые кожей ребра. Мать все сетовала, что она слишком мало ест и не растет, но у Бортэ были другие виды на будущее. Она не хотела, чтобы у нее выросло коровье вымя для мужской дойки. Она хотела быть быстрой, как олень, и жилистой, как дикая собака.
Наслаждаясь ветром и свободой, она с жадностью глотала воздух на бегу. Отец, не задумываясь, отдал ее этому волчонку! Старик слишком туп, мог бы и ее спросить, хочет она этого или нет. Конечно же не хочет! Но ему все равно. Она знала, каким жестоким бывает отец. В такие моменты есть только одно спасение от его кулаков — спрятаться. Соседские женщины пускали ее на ночь в свои юрты, когда Шолой слишком уж бесился. Правда, если их мужчины напьются кумыса, то ночевать с ними в одном жилище тоже может оказаться опасным. Бортэ всегда прислушивалась к тихим голосам хозяев, к их учащенному дыханию, которое означало, что мужчина может наброситься на нее в темноте. Однажды она так и попалась, но больше этого не случится, по крайней мере, пока при ней нож.
Девочка пронеслась мимо последних юрт племени и, сама не зная почему, побежала к реке. Рассвет уже очертил черную линию воды, а ноги несли ее сами собой. Может, она сумеет перепрыгнуть на другой берег. Может, и приземляться не стоит, а полететь как цапля. Бортэ рассмеялась, представив, как бегают эти неуклюжие птицы — одни хлопающие крылья и тонкие ноги. А вот и берег. Сейчас разогнаться, присесть — и прыгнуть! Она взлетела, глядя в лицо восходящему солнцу и думая, что никогда больше не опустится на землю. Приземлилась на дальнем темном берегу и упала в траву, еще жесткую от ночных заморозков, переводя дыхание от полета собственного воображения. Бортэ завидовала птицам, которые могут улетать так далеко от земли. Как же они наслаждаются свободой, подумала девочка, высматривая птиц в рассветном небе. Как бы счастлива она была, если бы могла расправить крылья и взлететь, оставив на земле отца и мать! Они смотрелись бы сверху грязными черными точками. Тогда они стали бы маленькими, словно насекомые. А Бортэ устремилась бы к солнцу, и Отец-небо радостно встретил бы ее. Но вдруг он тоже поднимет на нее руку? Тогда придется снова улетать. Девочка не верила в абсолютную благость Отца-неба. Ее опыт подсказывал, что все мужчины, какого бы нрава они ни были, слишком походят на жеребцов, что спариваются с кобылами. Она видела такое в олхунутских табунах. Жеребцы дрожат от возбуждения, когда хотят излить свое семя. Они горячи, когда подходят к самкам со своими могучими кольями. А потом щиплют себе траву, словно ничего и не было. Никакой нежности и заботы она во всем этом не видела ни у лошадей, ни у людей. Всю свою жизнь она прожила в одной юрте с родителями. Отцу было наплевать на присутствие дочери, когда ему хотелось ночью забраться на Шрию.
Лежа на холодной земле, Бортэ дышала полной грудью, глотала прозрачный воздух. Если они думают, что волчонок попробует на нее взобраться, то ошибаются. Она отхватит под самый корень его мужское достоинство. Девочка представила, как отрезает и уносит член, держит в руках, словно кровавого червяка, а волчонок бежит за ней и требует его вернуть. Она расхохоталась и наконец успокоилась. Племя просыпалось. Есть дела в юрте, надо присматривать за стадами. Отец будет занят сыном хана, думала Бортэ, но все равно следует держаться поблизости на случай, если потребуется красить кожи или раскладывать шерсть для войлока. К тому же сегодня будут стричь овец, и если она не придет, ей опять всыплют березовым прутом.