Волк в бабушкиной одежде
Шрифт:
– Да, в первый раз, – уверяю я. И нежно улыбаюсь.
– И не жалею о путешествии.
Ее ресницы вздрагивают. Или я ошибаюсь, как говаривал адепт наставления рогов мужьям, приклеивая фальшивую бороду перед тем, как осчастливить собственную супругу, и эта куколка подвержена, и весьма, тому, что называется молдавским клеем к противоположному полу (и потолку). Когда в течение тет-а-тет, вы видите подобный блеск в глазах крошки, можете ставить дневник неизвестного солдата против его вечного огня, что у красотки мощнейшее желание превратить ваш тет-а-тет в живот-на-живот.
Вы же меня знаете уже какое-то время! Вам известно, что нет необходимости посылать мне повестку за неделю вперед с распиской в получении, чтобы
Придвигаюсь к ее креслу и, без всяких обиняков, запечатываю ее губы. Она не выражает согласия, так как трудновато говорить с полным ртом, но дает понять знаками, что против...
Против того, чтобы я перестал, конечно.
Пока ворчанье кокоптера исчезает где-то наверху, а братва Берю-Пинюш колдобится где-то внизу, я даю мадам доказательства моих любовных концепций. Не буду утомлять детальной номенклатурой, чтобы избавить вас от комплексов, но знайте, однако, что прекрасно получились универсальный сапожок, стягивающая мышеловка и устройство для запечатывания конвертов.
Поскольку она не пресыщается, я предпринимаю дополнительное турне, заканчивая его тевтонским рыцарем – достаточно опасным упражнением с боковым скольжением по холмистым округлостям. Ей нравится.
Сеанс утомил ее совершенно. Она говорит, что это, да еще дорожная усталость (я догадываюсь, что она прибыла издалека) вместе – слишком, и она хочет расслабиться в теплой ванне. Провожаю ее до ванной комнаты. Из предосторожности заглядываю в замочную скважину. Вижу, как она полностью обнажается и забирается в ванну. Опустим ненадолго занавес. Меня ждут другие (дела, разумеется!).
Теперь, когда у меня есть доказательство ее доверия (и какое, не на пять, а на все сто!), я решаю броситься в эту рискованную затею с головой. Тем хуже, если все сорвется. В стиле торнадо, достойном лучшего из вестернов, я влетаю в погреб и освобождаю от цепей моих комиков. Они готовы разорвать меня на части, но я жестом заставляю их заткнуться.
Открываю кладовку, куда мы свалили дорогих усопших.
– Сущий клад для людоеда, – мяукает Берю. Показываю на труп блондинчика.
– Хватайте джентльмена и быстро закиньте его в лес, пять минут вам на это. Быстро возвращайтесь. Я постою на стреме. Закончив, сами наденьте цепи. Если возникнет опасность, я прицеплю что-нибудь белое на окно салона, вы тогда сховайтесь в кустах до тех пор, пока я не дам знать. Ясно?
– Ясно!
Они умеют молчать в серьезных случаях.
А это как раз такой.
Опять выползаю на первый этаж. Моя мышка продолжает омовение, напевая по-немецки. Тут мне приходит на ум, что я упустил возможность осведомиться, как ее зовут. Это правда, не первая крошка, воспользовавшаяся моим расположением, не будучи мне представлена. В реальной жизни, мои милые, социальные условности не столь важны. Ведь не с именем впадаешь в экстаз, а с тем (или той), кто его носит. "Что в имени тебе моем?", это уж не роскошь для воспоминаний или хохмочек. И не столь важно, что обнимаешься в постели или на надгробном камне. Постель – это в какой-то мере гардероб конформизма, где оставляют игрушечный набор лицемерия: титулы, степени, бандаж для грыжи, документы, деньги, драгоценности, сослагательное повелительного, согласие с принципами, претензии, амбиции, верования, прожекты, иногда искусственную челюсть или ножной протез, родину, хозяина, слугу, доход с церковного прихода... Она нивелирует социальную лестницу, превращая ее в бальный паркет, на котором каждый вальсирует, тангирует, твистует, чарльстонит в своем вкусе и по своим возможностям. Она – фундамент человечества, мои дорогие, как пупок – знамя – основа военного парада.
Выглядываю наружу и замечаю моих двух крем-несвежих-брюле, исчезающих в кустах с ношей. В ванной покоренная продолжает исполнять радость жизни и познания меня.
Проходит десять минут, а мои ловкачи не возвращаются, хотя на исполнение похоронной миссии им была отведена половина этого времени Я начинаю дергаться. Дитя любви появляется из ванной, одно полотенце вокруг головы, другое вокруг бедер. Стыдливым жестом (красотки всегда немного опаздывают с этим) она прикрывает прекрасную грудь.
Я говорю, что это преступление, и она прыскает. Затем собирается вернуться в салон и обалахониться. Но этим она лишит моих оруженосцев возможности вернуться. Единственное средство на какой-то момент обезвредить ее: возобновить уроки тирлюмпомпомчика. Необходимо быть на высоте положения иногда. Хватаю ее на руки и делаю рейс до ближайшего лежбища. Это оказывается гостеприимная кровать. Ни простыней, ни одеяла, но я привык побеждать на пыльных тропинках. Красоточка протестует для формы. Она говорит, что это неразумно, что я ее уморю и т.д. и т.п. Она еще добавляет что никогда не встречала такого парня. Я пионер любви, пахарь, сеятель, механизатор и возделыватель, Васко да Гама девственниц, Фосбюри-флоп вверх ног, Флеминг тщательной отделки, Гора экстаза! Она говорит, что я наилучший по использованию темноты со времен братьев Люмьер и тишины со времен префекта Дюбуа.
Похоже, что моя спецраспредсистема работает лучше всех в Европе, и никакой синдикат не может конкурировать с моей инициативой. Я заслуживаю вотума доверия ассамблеи со спецвердиктом Каннского жюри. Следует признать, ибо я приверженец справедливости, что у этой крошки есть все, что нужно для вдохновления доброго человека, у которого серьезные намерения: пышная грудь и осиная талия, бедра как суассонские вазы, ляжки, провоцирующие морской прилив, если их выставить для загара на пляже, нежная янтарная кожа, запах, будоражащий подсознание, и цепкий понимающий рот, чтобы говорить "да", выдыхать "ох", и все такое прочее. Надо вам сказать, что, шаг за шагом, я устроил ей много разных, осмелюсь так выразиться, трюков: преподобная пара, эмалевое колье, а сумочка с вертящимся ядром, как вы догадались, была уже излишком. Для ровного счета я добавил еще: очистку туннеля, пакет упакованных ножек, болгарскую песню, краба-проказника, сумасшедшую таможню, генеральный штаб, кухню ангелов, маленькую дырочку недорого, буриданова осла, голову мула, троянского коня, биде Санчо и особенно – высший смак, нектар наслаждения и наслаждение нектара – стародубецкого странника (рецепт привезен из Польши монахом-капуцином).
С этой крошкой заниматься любовью просто наслаждение.
– Кстати – мурлычу я, – как вас зовут, мое сердечко?
– Эльза, – отвечает она бесцеремонно.
Мы бы ничего больше и не говорили, занявшись опять тем же самым, если бы не возникло характерное жужжание большого комара. Я говорю себе, что пора ноги в руки – и удостовериться в возвращении двух доблестных воителей, но красотка Эльза не из тех, кто дает партнеру ускользнуть втихаря. Она не против спуска в подвал, но при ее участии. От нее никак не отвертеться, приходится отложить визит в катакомбы. Быстрые шаги предваряют явление гуся в белом плаще. Сзади пилот: амбал размером с президентского телохранителя! Первый болтает по-швабски. Моя подружка вздымает брови. Сеанс ее слегка утомил. Под глазами круги, взгляд похож на зашторенное окошечко исповедальни. Ее ноздри сжимаются и углы рта опускаются.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Она выжидает секунды три прежде, чем ответить.
– Они что-то заметили недалеко отсюда, в лесу. Мой маятник делает тройной скачок опасности.
– Что именно?
– Да не разглядели из-за деревьев. Кажется, люди.
Это важная информация.
Малый в плаще опять бабуинит.
– Что он говорит?
Она послушно переводит.
– Он думает, что у французских полицейских есть сообщники. Он хочет допросить двоих внизу, может, они что-нибудь знают...