Волк в овечьем стаде

Брэндон Джей

— Томми, — мягко сказал я.

Он вспомнил мои давнишние инструкции и быстро поднял глаза. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.

— Ты сказал, что называл обвиняемого Уолдо. Откуда ты узнал его настоящее имя?

Томми был удивлен таким оборотом. Он выпрямился.

— Когда я ехал в его машине… — начал он.

Я перебил его.

— Что это была за машина?

— Большая и белая, — вспомнил Томми. — Как же она называется…

— Не знаю.

— «Континенталь», — осенило его.

— А какого цвета была обивка

внутри? Кресла и все остальное?

— Красного, — ответил Томми. — Темно-красного.

— И как ты узнал его имя?

— Там между передними сиденьями была коробка. Похоже на бардачок. Я открыл его и нашел несколько писем с его именем.

— И что там было написано?

— Остин Пейли.

— Тебе запомнилось что-то еще?

— Там было… — сначала Томми смотрел на меня, пытаясь угадать, что мне нужно. Затем он воскресил в памяти тот, конверт.

— Там было написано «адвокату», — сказал он.

— Спасибо, Томми. Вопросов больше нет.

Бастер прищурился. Он смотрел на Томми, прикидывая, как сломить его. Но Остин держал его за руку.

— Я тоже закончил, — произнес Бастер.

Я подошел к Томми, положил ему руку на плечо и заслонил мальчика от его обидчиков. Кэрен Ривера ждала Томми. Я даже не взглянул на нее. На полпути Томми увернулся и бросился в зал, где сидел его отец. Томми прижался к нему, и Джеймс Олгрен раскрыл ему свои объятия.

Весь зал, затаив дыхание, смотрел на эту трогательную сцену, кроме Остина и его защитников, которым оставалось ждать только приговора. Судья Хернандес позволил мне вызвать следующего свидетеля. Я подошел к Бекки, мы обменялись соображениями, и я сказал:

— Обвинение закончило, ваша честь.

Элиот подался к своему клиенту. Бастер присоединился к ним, он уже отыграл свою картину. Элиот поднялся и скованно произнес:

— Защита тоже закончила.

— Объявляю заседание закрытым, — с удовлетворением сказал судья. Он посмотрел на часы, затем на присяжных.

— Уже поздно, а нам с адвокатами есть чем заняться, — начал он. Я не слушал. Я смотрел на Элиота. Он смотрел куда-то поверх присяжных.

Защита попалась в мою ловушку на повторном допросе Томми. Нет лучшего способа расположить присяжных к ребенку, чем попытаться на суде запугать его. Элиот учуял подвох. Он был строг, но не груб с Томми.

Я предпринял отчаянный шаг: отдал Томми на растерзание защите, подкинув информацию о его взаимоотношениях с родителями. Я намеренно подставил Томми под удар.

В отличие от Элиота Остин купился на это. И Бастер тоже. Он знал, как сломить сопротивление ребенка, а Остин согласился. Бастер, безжалостно пытаясь подавить Томми, предстал настоящим монстром. А если учесть холодный взгляд Остина, то можно понять присяжных, которые воочию убедились, как взрослые мужчины издевались над ребенком. Я рассчитывал на их фантазию, они должны были представить насилие, которое сотворил один из мужчин над мальчиком.

Я полагался на Томми,

на его выдержку под градом вопросов. В его словах я не сомневался, мальчик говорил правду. Именно поэтому я позволил Бастеру распоясаться, не вмешиваясь в ту вакханалию, которую он устроил, надеясь, что Томми выдержит. И он оправдал мои надежды. Я не предупредил мальчика, что его ожидает, мне был необходим его неподдельный испуг и растерянность. Томми устоял. Его настойчивость придавала вес его словам под безжалостными нападками защиты. Эту карту я и разыграл. Элиоту удалось ослабить мои позиции, и мне, чтобы как-то выправить положение, пришлось подставить Томми.

— Увидимся в десять завтра утром, — подытожил судья Хернандес. — Помните про мои инструкции.

Зал суда постепенно пустел. Мне хотелось увидеть Томми, но мистер Олгрен скрылся вместе с сыном от любопытных взглядов. Он преступил мое указание не покидать здание суда до конца дня, но я гордился его поступком.

Мы с Бекки задержались, чтобы получить копии протоколов и на какое-то время оттянуть встречу с навязчивыми репортерами. Вернувшись в зал суда, мы с удовлетворением обнаружили, что газетчики смылись. Но я знал, что один человек дождется моего возращения.

Бекки колебалась минуту, затем сказала:

— Я отнесу документы наверх.

Я проводил ее до ограждения, где ждала Дженет. Она предоставила мне возможность заговорить первому.

— Ты была в зале? Это было бы мне подножкой, если бы я решился вызвать тебя повторно…

— Мне было необходимо увидеть Томми, — сказала доктор Маклэрен. Она выглядела усталой, но глаза ее блестели, как у больного после тяжелого кризиса, на пути к выздоровлению. Я не успел справиться о ее делах, она продолжила: — Неужели нельзя было оградить ребенка от издевательств этого мерзкого адвоката? Зачем понадобился новый допрос?

Как ей объяснить, что другого выхода не было?! Весь этот спектакль был разыгран для присяжных, чтобы убедить их в правдивости Томми.

— Я попал в безвыходную ситуацию.

Сдерживая дрожь в холодном пустом зале суда, Дженет обхватила себя руками. Мне хотелось прижать ее к себе, но что-то подсказывало мне, что сейчас не самый подходящий момент. В ее глазах зажглась злость.

— Ты выбил почву у меня из-под ног этой публичной экзекуцией. Пойми, даже если Томми справится с болью пережитого насилия, никогда не забудет сегодняшнего унижения.

— Ты сказала, что я ничем не помогу Томми. Мне оставалось одно — защитить других детей. Ради этого мне пришлось пожертвовать спокойствием мальчика.

— Я совсем другое имела в виду, не люблю, когда мои советы превратно толкуют. Я просто…

Я мог бы продолжить ее мысль. Она как-то сказала, что не хотела бы иметь ничего общего с человеком, который для достижения своей цели запускает жестокую судебную машину, при этом принуждая жертву страдать больше преступника.

— Дженет, может…