Волки и волчицы
Шрифт:
— Без женщин жизнь скучна, — улыбнулся Алексей.
— У меня не было времени и сил на женщин. Меня интересовали не укромные женские уголки, а укромные уголки истории.
— Но всё же вы женились?
— Да. Мне было уже за пятьдесят, когда родилась Наташка, однако брак мой оказался непродолжительным. Жена скончалась через десять лет. Да и сам я однажды в определённом смысле помер.
— Я слышал, Наташа говорила мне об этом.
— Потому вы, должно быть,
От него снова словно неведомая покатилась волна, и Алексею Кирсанову сделалось неуютно. Под пристальным взглядом профессора он сжался от чувства опасной неизвестности.
— Вы о чём-то хотите спросить? — профессор переложил несколько листков на столе с места на место.
— Видите ли, — Алексей замялся, — я чувствую себя немного странно. Если говорить правду, то я почему-то чувствую себя рядом с вами малолетним мальчишкой. Мне кажется, что любой заданный мною вопрос будет смешным, а любой ваш ответ будет непонятным.
— Ну, знаете ли, это уж как взглянуть… Мы с вами встретились, а там никто и не знает, увидимся ли опять. Чего вам смущаться? Я вас клеймить или срамить не собираюсь. Это меня постоянно лупцуют мои коллеги по науке, спешат выставить меня чудиком. Глупцы! Но я-то истину отлично знаю! Я тяжесть тысячелетий на собственной, так сказать, шкуре ощущаю. А они изволят насмехаться надо мной, ведут себя — поверите ли, Алексей Петрович, — ведут себя, как дети, даже прозвища дают.
— Прозвища дают? Какие же?
— Нарушителем, например, называют, — Николай Яковлевич посмотрел при этих словах прямо в глаза Алексею.
— Нарушителем чего? — Алексей не заметил этого взгляда.
— Нарушителем канонов. Нарушителем допустимых границ.
— Их можно понять, — сказал Алексей. — Вы же опираетесь в основном на интуицию, а не на официально признанные факты.
— В каком-то смысле… Вы ведь тоже, Алексей, строите вашу работу на внутреннем чутье. Не так ли?
— Да. Я ничего не могу сделать, если передо мной не возникло ясных картин, которые служат отправной точкой для сценария. Я полагаюсь на внутреннее зрение, если так можно выразиться. Вообще-то для человека творческой натуры это вполне естественно — опираться на внутреннее зрение, а не общепринятые понятия.
— Скажите, — Николай Яковлевич немного подался вперёд, — а вам не кажется, что мы уже встречались раньше?
Алексей Кирсанов неуверенно пожал плечами.
— На память не жалуюсь, но…
Он отрицательно покачал головой.
— А каковы ваши мысли насчёт реинкарнации? — спросил вдруг профессор. — Не могли мы с вами встречаться, скажем, во времена Клавдия?
— Признаюсь, от профессора слышать такой вопрос несколько неожиданно, — смущённо улыбнулся Алексей.
— И всё же?
— Верить-то я верю, но всё это слишком зыбко. Видимо, мне хотелось бы, чтобы наши души переселялись из тела в тело, из одной эпохи в другую… Хотелось бы… Но я не убеждён… Скорее, во мне говорит дань моде…
Он посмотрел на Николая Яковлевича и вздрогнул. В лице профессора произошли неуловимые, но вместе с тем очень сильные изменения. Из глаз, будто лилась сила, давившая на Алексея, как давит крепкая рука. Алексей отпрянул. Зрачки Николая Яковлевича расширились, за ними открылось пространство, и, невольно заглянув в него, Алексей испугался и отшатнулся, как от пропасти.
В следующую секунду всё вернулось в норму. Профессор сделался прежним, но Алексей чувствовал учащённое биение своего сердца.
— Вам что-то померещилось? — спросил Николай Яковлевич. — Или вы что-то вспомнили?
Алексей подумал и сказал, болезненно поморщившись:
— Пожалуй, померещилось. Но не уверен, что именно.
— Бывает… Человеку не хватает памяти. Случается, что ходит возле тебя что-то, бродит, касается тебя рукавом, но ты не видишь. И не можешь увидеть, потому что не знаешь, на чём сфокусировать зрение. Так же и память.
— Николай Яковлевич, — Алексей набрал побольше воздуха, собираясь с духом.
— Спрашивайте, не смущайтесь. Полагаю, вас интересует клиническая смерть? Хотите узнать, что я видел там?
— Да. У меня есть сцена в фильме, где главного героя отравляет женщина.
— Антония?
— Да, — удивился Алексей. — Как вы догадались?
— Вы уже упоминали её имя в разговоре.
— Разве? — Алексей растерянно посмотрел на профессора. — Впрочем, может быть…
— А откуда вы взяли эту сцену?
— Увидел во сне. Увидел очень ясно, во всех деталях.
— Со стороны видели или как?
— Сейчас уже не могу вспомнить. Но это было удивительно. Очень чётко, даже чересчур чётко. Каждая пора на коже была видна. И запахи… Представляете? Я чувствовал запахи! У вас такое бывало, Николай Яковлевич?
— У меня много чего бывало, — усмехнулся профессор. — Но разве вам хватило одной сцены, чтобы придумать сюжет целого фильма?
— Нет. Я видел бой в цирке, очень подробно видел какое-то путешествие и обрывочно — какую-то пьянку. Там, кстати, тоже была Антония.