Волки и волчицы
Шрифт:
Полёт становился выше и выше. Иногда в глаза (или не в глаза — он ведь не представлял, чем теперь смотрел, покинув тело Валерия Фронтона) ударял яркий свет, но за этим ничего не следовало. Однако внезапно он увидел пиршественный зал, себя самого на лежанке, Антонию под собой. В следующее мгновение перед ним возник окровавленный Маркус Юний и наклонившийся над ним Теций. Но облик Теция изменился в доли секунды и сделался Валерием Фронтоном. Затем он вновь увидел себя, но уже на мягких подушках. Перед ним лежал на мозаичном полу в луже крови раб с вывернутыми и безжизненными руками. Мозаика шевелилась, яркие узоры выпирали из пола, как на стеблях, видоизменялись, превращались в диковинные цветы, и всасывали в себя корнями разлитую на полу кровь. Вслед за этим он увидел себя на прогулке. Он мирно беседовал с кем-то. Казалось, не было ничего важного в этом разговоре, но вдруг одно из брошенных Валерием слов прожгло воздух, расползлось кислотной пеной, упало на дорогу и вскипело фонтаном на плотно пригнанных друг к другу камнях. Из фонтана выступил человек — слово породило человека, одетого в тяжёлые доспехи. При жизни Валерий Фронтон никогда не встречал таких доспехов — руки, ноги, грудь и голова были полностью покрыты металлическим панцирем, а лицо скрывалось за мощным забралом с узкой прорезью для глаз. Несмотря на спрятанное под забралом лицо, Валерий узнал себя. Даже не столько узнал, сколько ощутил, что это он сам.
— Будьте готовы к сражению, сэр рыцарь, — услышал он хор голосов и вой медных труб.
За спиной рыцаря сменились одна за другой похожие на многоцветные тени картины и, вытянувшись в конце концов в прямую полосу, они превратились в тонкую нить и оплели ноги рыцаря. Валерий понял, что это была одна из нитей прожитой жизни. Возле этой нити бежала другая, и в ней он безошибочно узнал ту жизнь, которую должен был прожить, но обошёл её стороной. Это было его будущее, но оно лежало перед ним в прошлом.
Ему сделалось страшно. Кто-то погладил его по голове, словно успокаивая провинившегося малыша. И страх исчез. Со всех сторон на него струилось, как тёплый ветер, чувство грусти.
— Я хочу, чтобы теперь мы прошли с тобой вот этим путём, — раздался голос прямо в его голове.
— Сперва я хотел бы выспаться, — ответил он.
— Спят только люди, мой друг, нам же с тобой предстоит сейчас выбрать правила будущей игры, — голос растёкся вширь и в одно мгновение принял формы деревьев, словно вылепившихся из бесцветного пространства, одновременно с деревьями повсюду вспухли холмы, вытянулась наезженная пыльная дорога, заблестели далёкие шпили какого-то замка. — Я думаю, будет интересней, если мы с тобой наметим сразу целую череду игр. Сотня-другая персонажей, которых ты сможешь сыграть, меня бы вполне устроила для начала…
Голос растаял, осыпавшись в пространстве миллиардами снежных искр.
Повсюду лежал снег; по его белой поверхности, освещённой лунным лучом, скользила ночь…
Влившись в тело Валерия Фронтона, Нарушитель сразу ощутил знакомую тесноту своей новой оболочки. Находясь по ту сторонув ожидании удобного случая, он уже успел отвыкнуть, как ощущается человеческая масса — кости, хрящи, сухожилия, мышцы. Теперь он почти с удивлением вслушивался в то, как напрягались мускулы, натягивая волокна тканей, как шумно скользила по паутине сосудов кровь, как вздулись эластичные лёгкие и, глотнув воздуха, хлопнули, словно парус на ветру.
Он вслушивался и не переставал удивляться. Каждый раз, когда Нарушитель проникал в чьё-нибудь тело, он с упоением внимал звукам этойжизни. Ему нравилась эта жизнь во всех её противоречивых проявлениях — холод, зной, дождь, засуха, обжорство, голод. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за отношениями людей, за их упорным непониманием друг друга, из которого завязывались миллионы сложнейших узлов вражды и противостояния…
Когда-то он был допущен в Тайную Коллегию Жрецов, о существовании которой знал очень узкий круг избранных людей. Это было так давно, что люди успели утратить всякую память о том времени.
Обладая большими знаниями, Нарушитель, тогда ещё носивший обычное имя смертного человека, сумел после своей смерти удержаться вблизи живых людей. Так неосознанно поступали души тех людей, которые яростно и болезненно сопротивлялись Закону, в результате чего они становились на какое-то время бродячими призраками. Нарушитель пошёл на это вполне осмысленно. Он не хотел сильно удаляться, чтобы не утратить память своей завершившейся жизни и при первой возможности занять подходящее освободившееся тело, дабы исполнить то, чего не успел сделать до своей кончины.
Сумев однажды отступить от предназначенной дороги после смерти, жрец нарушил Закон, понимая, что рано или поздно ему придётся расплачиваться. Однако он принадлежал к Тайной Коллегии и успокаивал себя тем, что полученные тайные знания помогут ему значительно облегчить путь, хотя в глубине души он знал, что Закон в конце концов возьмёт своё: придётся расплачиваться.
После того как Нарушитель впервые удержался возле живых людей после своей естественной смерти и занял чужое тело, сразу обнаружилось, что почти все его способности, полученные в школе магов, остались не у дел. Новое тело было обычной человеческой плотью. Теперь жрец не обладал никакими сверхъестественными навыками, и это делало его столь же уязвимым, как и других людей. Знания его сохранились, но магические возможности исчезли. Лишь иногда в нём пробуждалось что-то чудесное, руки начинали изливать целебную силу и даже живой огонь, а глаза — видеть сквозь стену. Однако такое случалось крайне редко и было абсолютно непредсказуемо. Впрочем, память о прошлом и умение заглядывать в будущее жили в нём беспрерывно. Он помнил себя, помнил других, помнил также всё, что связано с потустороннимсуществованием. Ни на секунду в нём не исчезало твёрдое знание, что смерть плоти никогда не обрывает настоящуюжизнь.
— Когда б вы все помнили, что смерть — лишь пауза, вы бы не суетились…
Так Нарушитель путешествовал сквозь века, умея выбирать наиболее благоприятные для своих желаний условия существования. Он кочевал из тела в тело, по-настоящему глубоко наслаждаясь человеческими чувствами, но с каждым разом вхождение в чужое тело давалось ему труднее и труднее.
Сейчас, собрав все силы, бывший жрец заставил себя открыть глаза и поднялся на четвереньки. Пролитое вино и обильные следы тошноты превратили его тогу в липкое тряпьё.
Нарушитель-Валерий неторопливо обвёл взглядом атриум.
— Надо уезжать из Рима, — проговорил он. — Завтра будет совершено покушение на императора, многие из участников заговора не устоят под пытками, и у кого-нибудь да сорвётся с уст имя Валерия Фронтона. А я пришёл сюда не для того, чтобы сгинуть в подвалах или быть разорванным на арене голодными тиграми, хотя этот жизненный опыт тоже интересен.
Он толкнул тяжёлую дверь и хлопнул в ладоши, подзывая рабов.
— Приготовьте мою парильню.
Рабы испуганно смотрели на его загаженные одежды и опрокинутую мебель.
— Пока я буду мыться, сложите вещи в дорогу. Я уезжаю сегодня…
Вечером он покинул дом Валерия Фронтона, распорядившись, чтобы повозка с вещами ехала без остановки на загородную виллу, а сам, привыкая к новому телу, решил пройтись по городу в сопровождении слуги, который вёл за ним лошадь.
На форуме большая толпа собралась перед торговыми лавками. Подойдя ближе, Нарушитель-Валерий увидел на подмостках мужчин, женщин, юношей и девушек. Все они были почти нагие, у каждого на шее висела маленькая дощечка с надписью. На головах большинства лежали лавровые венки, с помощью которых продавцы помечали захваченных в плен; на головах других рабов сидели белые шерстяные колпаки, что говорило о том, что купец не мог сказать ничего о качествах раба и снимал с себя всякую ответственность за них; у тех рабов, которые были привезены из-за моря, ноги были побелены мелом. Всё имело своё значение, свой смысл.