Волки и волчицы
Шрифт:
— Ты уже почти не помнишь Гая. Он стал для тебя чужим человеком. Зачем же изводить тоской свою душу? — Валерий произнёс это громко, но без малейшего оттенка укора. В его голосе не было ничего. Только пустота, только время, только вечность, только пространство прожитых лет.
— Вчера после игр, — продолжил он, — я зашёл к распорядителю зрелищ и договорился осмотреть останки казнённых.
Антония живо представила смрадный подвал, где сваливались в кучу мёртвые тела. Однажды она упросила Теция провести её туда, поэтому не понаслышке знала, что представляло собой это сырое подземелье. Валерий увидел, как холод безумного ужаса проник теперь и в глаза Антонии. Её живое воображение целиком перенесло её в сырое помещение, наполненное затхлостью гнили, плесени и человеческих испражнений. Её зрачки остекленели.
— Я без труда отыскал голову твоего сына, — сказал Валерий. — Только голова осталась неповреждённой…
Антония медленно оползла на пол, опираясь рукой о постамент. Край её шерстяного плаща попал в одну из лампад, мгновенно пропитался маслом и вспыхнул. Валерий уверенно наступил на побежавший вверх по ткани дрожащий огонёк и затушил его.
— Я принёс тебе голову сына, — проговорил он. — Мне пришлось умыть Гая, побрить его, так как он выглядел совсем иначе, по-варварски. Теперь ты легко узнаешь его лицо.
Валерий подвинул мешок к коленям застывшей в безвольной позе женщине. Она смотрела на мешок невидящими глазами.
— Кто ты? — едва слышно шевельнула она губами. — Ты не человек…
— Я не человек, но сейчас я живу в человеческом теле. Я пришёл к тебе не для того, чтобы пугать тебя. Поверь, ты скоро оправишься, но ты никогда не будешь прежней. Ты наделена редкими качествами, Антония, но ты впустую растрачиваешь жизнь. Загляни в себя…
— Не понимаю, кто ты и зачем ты явился из мира мёртвых… Но уйди же… Я не желаю заглядывать в себя… Чем старше я становлюсь, тем острее чувствую увядание, а я хочу вечной молодости. Хочу молодости и остроты чувств…
— Острота чувств не притупляется с возрастом. Не бойся своих лет. Пользуйся тем, что тебе дано, не гонись за ушедшей молодостью… Ты ещё будешь маленькой девочкой, ещё не раз испытаешь первое прикосновение мужчины, ещё не раз испугаешься приближения смерти…
— О чём ты говоришь? Что значит «ещё не раз»? Зачем ты пришёл? Кто ты на самом деле?
— Свидетель прожитых дней. Отзвук совершённых поступков…
— Я не хочу никаких отзвуков прошлого! Скройся! Не приходи никогда!
— Встань, Антония, — он протянул женщине руку, — поднимись. Я уйду сейчас. Ты больше никогда не увидишь меня… в этой жизни… Но память о нашей встрече у тебя останется.
— Будь проклята человеческая память! — устало пробормотала она. — Не желаю ничего помнить! Не желаю ничего знать!.. Как тяготит груз ненужных знаний… Хочу жить только одним мгновением, только приятным мгновением, вечным мгновением…
— Ты даже не знаешь, чего ты хочешь на самом деле, — Нарушитель заставил женщину встать. — Сотни лет подряд ты будешь бороться с тем, кого ты помнишь как Валерия Фронтона. Ты будешь искать с ним встреч, чтобы снова и снова ощутить его присутствие, его силу, его слабость. Ты будешь рожать от него детей, а он будет рожать от тебя. Вы будете вечно преследовать друг друга, даже не догадываясь об этом…
— Я не могу больше слушать тебя! Уйди! Прочь!
Нарушитель медленно нагнулся и взял с пола мешок с головой Гая. Вложив мешок в руки Антонии, он сказал:
— Возвращайся домой. Тебе надо приготовиться к погребальной церемонии… Теперь о главном.
— Что ещё? — лицо Антонии осунулось. Глаза с ужасом смотрели на мешок, где лежала голова сына. — Что может быть в данную минуту главнее, чем чёрная новость, принесённая тобой?
— Ты потрясена, я вижу… И я доволен.
— Ты демон!
— Твоё нынешнее состояние пробудит в тебе горячие материнские чувства, — он улыбнулся. — Я этого и добиваюсь.
Нарушитель хлопнул несколько раз в ладоши. От входной двери отделилось две фигуры: статная женщина средних лет вела за руку мальчугана лет двух.
— Это мой сын, — сказал Нарушитель.
— У тебя есть сын?
— Да. Его мать скончалась полгода назад. Её звали Лидия.
— Так ты женился?
— Она была чудесной девушкой. Красивее и умнее тебя, Антония.
Римлянка грустно ухмыльнулась.
— Теперь я отдаю моего сына тебе, — Нарушитель подозвал жестом мальчика и продолжил: — Он вернёт тебе твоё утерянное материнство. Ты окажешь мне большую услугу, Антония, если возьмёшь его в свой дом. Это будет весомый вклад в жизнь каждого из нас. Уверен, что ты полюбишь ребёнка… Служанка пусть останется с ним…
Он повернулся и неторопливо направился к выходу.
— Валерий! — крикнула римлянка вслед.
— Стань матерью, Антония! — негромко, но твёрдо, с каким-то властным нажимом сказал он, не оборачиваясь.
Приветственные слова прощания
Дверь была отперта.
«Наверное, чтобы я звонком не разбудил Николая Яковлевича», — решил Кирсанов, осторожно проходя в знакомый ему коридор, уставленный книжными полками. Свет был включён во всей квартире.
— Наташ, — шёпотом позвал Алексей. — Ты где?
Она вышла ему навстречу из профессорского кабинета. Алексей протянул руки. Больше всего в ту минуту ему хотелось обнять её. Никогда его не охватывало так сильно желание прижать женщину к своей груди. Неудержимая нежность захлестнула Кирсанова.
— Можешь говорить громко, никого не разбудишь, — Наташины глаза растерянно блуждали по стенам. — Папа умер.
— Что?
— Папа умер.
— Когда? Как?
Она слабо пожала плечами.
— Он оставил письмо.
— Николай Яковлевич умер? — переспросил Кирсанов. — Где он?
— В кабинете. Так и сидит за столом. Такое странное письмо. Так пишут, когда уходят из жизни сознательно…
— Письмо?
— Он знал, что сегодня умрёт. Я чувствую, что он закончил письмо и сразу умер. Как так может быть, Алёша? Он написал, что ты кое-что знаешь… Ты должен объяснить мне… Я не всё поняла…