Волки и волчицы
Шрифт:
— Я ни в чём не виноват, прошептал Гектор, ни в чём… Я никогда, отец…
Женщина на полу застонала, пытаясь перевернуться.
Сэр Вальвин отшвырнул сына:
— Я запру тебя в башне, щенок, и буду держать на цепи, покуда ты не станешь лизать мне ноги, вымаливая прощение!
Он подошёл к леди Этарте и, схватив её за плечи, сильно встряхнул. Волосы упали с её лица, и Гектор увидел, насколько бледна она была. Но даже эта смертельная белизна кожи, распухшая нижняя губа и запачканный кровью подбородок не лишили эту женщину красоты.
— Я брошу тебя на растерзание собакам! — прошипел он ей в лицо.
Она приоткрыла глаза.
— Признайся, к чему ты подговаривала моего сына? Ну?
Он размашисто ударил её кулаком в нос.
Гектор услышал хруст. Леди Этарта обмякла и сползла на пол.
— Отец! Не надо! — мальчик закрыл лицо руками, физически ощутив боль, которую испытывала молодая женщина.
— Не надо? Тебе жаль эту шлюху, эту недостойную сострадания тварь? Тебе плевать на поруганную честь рыцаря? — голос сэра Вальвина гремел, как гром.
Он с силой отбросил леди Этарту и шагнул к сыну.
— Значит, тебе жаль её? — в уголках его рта взбилась белая слюна. — Значит, всё это правда?
Он вцепился своими мощными руками в сыну в горло.
— Отвечай!
— Отец… — едва сумел пропищать мальчик.
— Отвечай, позор моего рода! — его пальцы стиснули горло Гектора так сильно, что мальчик уже не мог произнести ничего. Он забился, затрясся, лицо его налилось кровью.
— О-о-те-ш-ш-ш! — едва выдохнул Гектор, уже почти не пытаясь освободиться от смертельной хватки.
В зал кто-то вбежал, но мальчик не мог различить, кто это был. Гектор услышал звон бубенчиков и крик:
— Сэр Вальвин, господин! Что ты делаешь? Остановись!
— Уйди! — зарычал отец. — Пусть этот щенок сдохнет! Он ещё не научился жить, а уже зарится на мои богатства! Пусть умрёт!
Пальцы его теснее сдавили горло жертвы.
Что-то лопнуло, вскипело в голове мальчика…
И сразу послышался звон, продолжительный, почти бесконечный. Этот звон заставил вздрогнуть всё, что находилось перед глазами Гектора, как будто это было нарисованное изображение. Оно заколыхалось, необъяснимо сложилось пластами, словно тонкая ткань, и тут же сорвалось с места, разворачивая стремительно свои складки и превращаясь в длинную тонкую ленту, которую что-то увлекало с силой в неведомые глубины бесцветного и беззвучного пространства. Но звон оставался, он не принадлежал этому пространству, он был где-то за его пределами… Лента с изображением только что увиденной сцены улетала с такой быстротой, что за ней невозможно было уследить, натягивалась, превращаясь в тонкую нить. И вдруг эта нить туго напряглась, не имея возможности растягиваться более, и рванула за сердце, остановив наконец своё движение…
От сильного рывка Наташа вскрикнула, а вскрикнув, проснулась…
Нить продолжала тянуть сердце…
На тумбочке надсадно звонил телефон. Это его настойчивый звук выдернул девушку из сна. Ещё не осознавая своих действий, она подняла трубку.
— Алло? Кто там? Слушаю!
В трубке послышались прерывистые гудки.
— Кошмар какой-то, — выдохнула Наташа, так и не поняв, звонил ли телефон в действительности, или это была часть её ужасного сна.
Она откинулась на подушку. Волосы её взмокли от напряжения. Сердце колотилось с такой силой, что грудь готова была разорваться.
Она несколько раз громко вздохнула и покачала головой.
— Кошмар… И так всё ясно, так отчётливо…
Она села на кровати и спустила ноги на пол. Нащупав в темноте выключатель, нажала на кнопку и зажгла ночную лампу. По щекам текли слёзы.
— Я ещё и плачу от этого… Не хватало мне ещё истерик по поводу сновидений…
Он посмотрела на телефон. Какой-то необъяснимый импульс заставил её поднять трубку. В ту минуту телефон вдруг показался ей спасительной нитью… Спасительной от чего? Этого Наташа не смогла бы объяснить…
Она быстро набрала хорошо знакомый ей номер.
— Алло? — донёсся с другого конца города сонный голос Кирсанова.
— Лёша, это ты? Ты спишь?
Видимо, он взглянул на часы.
— Ты знаешь который час? — раздался сонный голос.
— Прости, прости меня… Я не хотела помешать, не хотела разбудить, но я видела такой ужасный сон…
— Ты позвонила сказать мне, что тебе приснился кошмар? — он недовольно издал какое-то «кхм». — Очень мило с твоей стороны, — помолчав, Кирсанов смягчился, вероятно, окончательно проснувшись. — Ну, рассказывай.
— Страшный сон. Я запомнила его во всех, всех деталях… Меня убили, задушили… Мужчина, рыцарь… И знаешь, что самое ужасное?
— Что?
— Это был ты! Да, да… Это был ты… Совсем другое лицо, чужой голос, но я знаю, что это был ты!
— Кто был я?
— Рыцарь, сэр Вальвин… Ну, разве тебе не знакомо такое: видишь одно лицо, а у себя внутри твёрдо знаешь, что это другой человек?
— Ещё как знакомо!
— Вот и я про то же говорю. Я видела тебя, ты был рыцарь, ты меня задушил. Это было так страшно, так реально…
— Рыцарь? — Алексей замолчал, в трубке наступила тишина. Затем он повторил: — Рыцарь, Англия, дремучее средневековье… Что-то с нами происходит серьёзное. Все вдруг стали видеть прошлое.
— Ты про что, Лёша?
— Про нас с тобой.
— Я не понимаю, милый, не понимаю… И мне так неуютно, так плохо, мне нужно срочно увидеться с тобой… Меня сейчас будто током ударило… Это трудно объяснить, я не умею… Ты прости меня за ту сцену… Я на тебя на самом деле-то и не злюсь вовсе. И ты не злись…
— Ты о чём? Я совсем ничего не понимаю. На что не злиться?
— Ну, что я тогда ключи швырнула, дверью хлопнула…
— Дурочка ты моя, — вздохнул он в трубку и замолчал.
Наташа ждала. Он продолжал молчать.
— Алло, Лёша, ты там?
— Да, — улыбнулся он и опять глубоко вздохнул. — Это хорошо, что ты позвонила. У меня как камень с души… Вообще-то это я должен извиняться… Никогда не бил женщин, а тебя, лучшую и самую милую, ударил… По лицу… Говоришь, рыцарь?.. Наташ, ты меня простишь?