Волки из страны Далеко-Далеко. Трилогия
Шрифт:
Глава четырнадцатая
Пещера Древних Времен
Фаолан осторожно приблизился к странной стене с изображениями животных. Настоящие это создания или придуманные? Снятся они ему или существуют на самом деле? «Дышит ли эта стена, или она просто камень? Сплю я или бодрствую?» – пытался понять он. Эти изображения походили на звездные рисунки, которые Гром-Сердце чертила по небу острым когтем, только казались более настоящими и живыми. Фаолану даже почудилось, что он слышит прерывистое дыхание животных и топот их ног. Он обнюхал стену,
Фаолан задрал нос и принялся исследовать пещеру в поисках следов медведя. Он помнил, что в разное время года Гром-Сердце пахла по-разному, в зависимости от того, чем питалась, но уловить знакомый аромат не составляло ни малейшего труда. Весной медведицу легко можно было узнать по запаху луковиц и свежей зеленой травы, однако здесь ничего такого не ощущалось. Сухой летний клевер тоже не чувствовался, как не было и запаха лосося, которым медведица пропитывалась поздней осенью. Фаолану показалось немного странным, что на стенах пещеры так много животных, ужасно похожих на настоящих, но при этом она необитаема.
Необитаема, но не безжизненна. Волк поскреб лапой о стену, и пахучие железы между пальцев оставили в этом месте его собственный запах. «Неужели моя метка здесь первая? Как такое вообще возможно?» Внезапно он увидел до сих пор не замеченное изображение и подошел ближе. Спиральный рисунок – точь-в-точь как на его кривой лапе! Сердце Фаолана забилось сильнее, он огляделся по сторонам, а потом, опустив уши и поджав хвост, почти прижался к земле брюхом в классической позе, выражающей покорность перед превосходящей силой. И хотя в пещере других живых существ, кроме Фаолана, не было, его не покидало ощущение, что здесь присутствует какой-то неведомый дух, которому лучше сразу оказать подобающее почтение.
Поднявшись, он еще раз осмотрел пещеру. На потолке красовалось созвездие Великого Волка с ведущей к нему звездной тропой. Неужели это то самое место, куда попадают души волков после смерти? Гром-Сердце рассказывала ему, что, когда медведи покидают землю, они направляются в Урсулану, небесную Пещеру Душ. Наверное, и у волков есть нечто подобное. Он осмотрелся по сторонам. Да, это пещера, но не похоже, что тут таится конец земного пути. Скорее, наоборот – здесь его начало.
Фаолану показалось, что как раз в этой пещере всё и началось еще на самой заре времен. Пещера – проход к эпохе, когда впервые переплелись судьбы волков и сов.
Знание это совсем не походило на то, что ему до сих пор приходилось испытывать. Одно дело – понимать, например, что напал на след росомахи или карибу или что нужно стоять над речным порогом и ждать, когда из воды выпрыгнет лосось. А здесь Фаолан постигал открывавшуюся тайну какой-то другой частью своего сознания, принадлежавшей не столько ему, сколько чему-то несравненно более огромному, чем разум одного единственного волка. Это было особое знание, стоявшее выше любых стай, кланов и даже целых видов живых существ.
В кажущейся пустой пещере оживала история, имеющая самое непосредственное отношение и к его, Фаолана, жизни. Он родился от волка-матери и волка-отца, которых никогда даже не видел, его воспитала медведица-гризли, которая пропала неизвестно куда, но, если познать загадки этого места, можно будет понять, кто он такой на самом деле и почему здесь оказался.
Внутрь пещеры вела тропа, по которой Фаолан и направился. Свет постепенно тускнел, но он, как и все волки, выходящие на охоту по ночам, прекрасно видел в темноте.
По стенам тянулась серебристая полоса. Подойдя ближе и приглядевшись, Фаолан понял, что это изображение бесконечной вереницы волков, бегущих вдоль горизонта по заснеженной равнине. Он почувствовал непреодолимое желание присоединиться к ним. В движениях животных читались грация и небрежная величественность; они двигались не каждый по отдельности, а все вместе, в едином порыве, словно сошедшее с неба на землю созвездие. Но все-таки они ничем не напоминали далекие и холодные звезды: это были настоящие, из плоти и крови, волки, с таким старанием и с такой любовью изображенные на каменных стенах, что казались живыми.
Над ними раскидывала крылья птица, и Фаолан решил, что это сова. В конце концов, не так уж много сов он видел, хотя Гром-Сердце показывала на них когтем всякий раз, когда те пролетали в небе, и произносила их названия. Жаль, что он тогда мало обращал на ее слова внимания: трудно было запомнить множество пород этих величественных птиц, а Гром-Сердце знала их все. Некоторых она называла пятнистыми неясытями, других – полярными совами. Но эта, парившая над бегущими волками и похожая на белую вспышку посреди неба, казалась воплощением всех сов сразу – скорее духом, нежели существом из плоти и крови.
Фаолан потерял всякое представление о времени. Он не помнил, как долго пробыл в пещере, – мысленно он теперь называл ее Пещерой Древних Времен. Ни голод, ни жажда не напоминали ему о себе, словно волку хватало уже того, что перед ним разворачивалась целая история. В ней, впрочем, было довольно много пробелов, и изображения на стенах не всегда шли по порядку.
Сначала были нарисованы карибу. Потом в них плавно влилась текучая линия волков, которая, как он позже узнал, называлась бирргис, и с этого начался безмолвный рассказ. Фаолан решил, что это и есть основа всей истории. Рисунок дарил ему надежду, напоминая о тех волках, которые долгими зимними ночами, пока Гром-Сердце спала в берлоге, обменивались мелодичным воем. Нет, все-таки не все его собратья были такими глупыми и жестокими, как те, что обитали в Крайней Дали.
Быстрый бег волков передавался смазанными линиями ног, и в этом Фаолану чудилось нечто сверхъестественное. Но в первую очередь изумляла не точная передача движений; больше всего его поразил дух стаи, преследующей одну цель и действующей как единое целое. Изображенные на стене волки являли собой полную противоположность обитателям Крайней Дали. А ведь это был лишь фрагмент большой, длинной истории, по кусочкам открывавшейся ему из картин на стенах Пещеры Древних Времен.