Волки на переломе зимы

Райс Энн

– Я считаю, что тот, кому пришло в голову объединить эти два праздника, был настоящим гением, – продолжал Джим. – Христос, родившийся в этом мире, являет собой грандиозный знак трансформации – полного перерождения, перерождения материального мира и перерождения наших душ.

Его слова поразительно походили на то, что накануне говорил о Рождестве и солнцевороте Феликс, что не удивило Ройбена и очень понравилось ему. А голос Джима и спокойная уверенность, с которой тот рассуждал о способности обновленных принять величайший из даров, возможных в этой жизни, даже слегка убаюкал его.

– Задумайтесь на минутку, –

потребовал Джим и, сделав паузу, приподнял полусогнутые руки в сторону прихожан. – Задумайтесь о том, что значит обновиться, покаяться, начать все сначала. У нас, людей, такая возможность всегда имеется. Как бы серьезно мы ни заблуждались, как больно ни падали бы, мы всегда можем подняться и начать сначала. Какими бы прискорбными ни были наши заблуждения перед самими собой, перед Богом, перед окружающими нас, мы всегда можем подняться и снова двинуться в путь.

Даже на переломе зимы не бывает такого холодного и темного дня, чтобы нельзя было обеими руками дотянуться до сияющего света.

Он снова умолк, как будто хотел свериться с собственными чувствами, вновь прошелся перед алтарем и, не торопясь, заговорил:

– Именно это и означают свечи, которые мы зажигаем на Рождество, и яркие электрические лампочки, украшающие рождественские елки. Именно это и означают фестивали и веселье, всегда присущее этим праздникам, – постоянную надежду и стремление стать лучше, чем были прежде, триумф победы над тьмой, которая могла одолевать нас в прошлом, и осознание света, какого мы никогда прежде даже не могли представить себе.

Он снова умолк и обвел взглядом сидевших на скамейках прихожан. Когда он увидел глядевшего на него Ройбена, его глаза чуть дрогнули – узнал, – но он тут же продолжил проповедь:

– Что ж, не стану надолго задерживать вас здесь и убеждать покаяться. Нам всем необходимо ежедневно обдумывать свою жизнь, обдумывать то, что мы делаем, то, что мы должны делать. Необходимо, чтобы эта нить постоянно присутствовала в ткани нашей жизни. Потому-то я и хочу сказать несколько слов о странном названии из церковного календаря. Рядовое время. В этом названии сочетаются простота и возвышенность. Когда я еще мальчиком услышал: «Сегодня первый день Рядового времени», мне очень понравились эти слова. Но прежде всего я люблю их потому, что каждое время года, каждый праздник, каждое поражение, каждая надежда и каждое вдохновение, посещающие нас, зависимы от времени и проявляют себя во времени.

Мы редко думаем об этом. Зато слишком часто поминаем время всуе – время не ждет, время покажет, отметины времени, время летит! Мы не думаем о том, что время – дар. Время дает нам возможность делать ошибки и исправлять их, восстанавливаться, расти. Время дает нам возможность прощать, возвращать, поступать лучше, чем мы поступали в прошлом. Время дает нам возможность сожалеть об ошибках и отыскивать в себе новое сердце.

Его голос все больше и больше исполнялся чувства. Снова сделав паузу, он повернулся к прихожанам и сказал:

– И когда праздничные вертепы разобраны, елки вынесены из домов, гирлянды сложены на чердаках, мы обнаруживаем, что рождественские праздники завершились и началось новое величественное чудо – чистое и величественное чудо – Рядового времени. И все определяется именно тем, как мы используем это время. Схватимся ли мы за возможность переделать себя, признать свои грубые

промахи и стать, даже вопреки ожиданиям, людьми собственной мечты? Ведь в этом все и дело – верно? – стать людьми своей мечты.

Он снова умолк и на пару секунд задумался. На его лице мелькнула и исчезла тень сомнения, но он тут же продолжил:

– В моей жизни был период, когда я был совсем не таким человеком, каким хотел быть. Я немыслимо жестоко поступал с другими людьми. И довольно часто ловил себя на искушении совершить еще какую-нибудь жестокость. Я поддавался этому искушению. Я проигрывал сражения с гневом и яростью. Я проиграл сражение с любовью, со священной и непререкаемой заповедью: возлюби!

Но сегодня утром, стоя здесь, я всем сердцем радуюсь тому, что время вновь развернулось передо мною и дало мне возможность каким-то образом – каким-то образом! – попытаться искупить содеянное мною. Господь открывает на нашем пути столько возможностей для этого, а за пределами этого храма так много людей, которым требуется масса усилий от всех и от каждого из нас! Он приводит к нам нуждающихся в помощи, нуждающихся в нашем служении, нуждающихся в том, чтобы мы их успокоили, чтобы мы их любили. Пока я жив и дышу, меня окружают неограниченные возможности, я благословлен ими со всех сторон. И потому я прощаюсь с Рождеством – и этим грандиозным пиром неиссякаемой щедрости – и снова возношу хвалу за великое чудо Рядового времени.

Проповедь закончилась, служба же продолжалась. Ройбен сидел и с закрытыми глазами возносил благодарственную молитву. «Он преодолел душевный разлад, он снова здесь, он мой брат», – думал он. И, открыв глаза, он позволил яркому колориту церкви с ее огромными фресками с видами Тосканы и нарисованными святыми проникнуть в него и обогреть ему душу. «Не знаю, в какую чертовщину я верю, – думал он, – но благодарю, благодарю, что он снова здесь, на алтаре».

Когда дело дошло до причастия, он выскользнул из церкви и остановился во дворе, чтобы подождать Джима на холодном свежем воздухе.

Очень скоро из церкви потянулись прихожане, а за ними появился и Джим в своей бело-золотой ризе; он пожимал руки, раздавал благословения и принимал благодарности.

Джим наверняка видел терпеливо дожидавшегося брата, но не торопился. И, прежде чем они остались наедине, прошло добрых двадцать минут. Во дворе было холодно и сыро, но Ройбена это не тревожило. Когда он в конце концов обнял Джима, тот радостно улыбнулся брату.

– Очень рад, что ты смог выбраться, – сказал он. – Знаешь, когда я посылал тебе сообщение, как-то не сообразил, что тебе нужно целых четыре часа, чтобы добраться сюда. Забыл, что ты не можешь прыгнуть в монорельс и спокойно спать до самого вокзала.

– Шутишь? – осведомился Ройбен. – Мы из-за тебя чуть с ума не посходили!

– Лучше скажи, каким образом Элтрам сумел меня разыскать. Я забился в лесную глушь неподалеку от долины Кармил, отыскал маленькую буддистскую обитель, где даже телефона нет.

– Ладно, когда-нибудь расскажу тебе про Элтрама, – ответил Ройбен. – Ну, а сейчас я так рад твоему возвращению, что даже выразить не могу. Если даже мама места себе не находила, можешь представить себе, что делалось со мною.

– Так Элтрам мне и сказал. Я что-то не сообразил, что вы будете волноваться. Но, Ройбен, мне было необходимо время, чтобы подумать.