Волки на переломе зимы

Райс Энн

– Да, но ты была хрупкой, невероятно хрупкой, и даже когда я влюбился в тебя, я за тебя очень боялся, что ты вот так же откроешь дверь чему-то вроде меня. Ты ведь на самом деле не знала, что я собой представляю. Понятия не имела. Ты думала, что я просто одичавший бродяга – ты же думала именно так, да? – обитатель лесной чащи, которому нет места в городах. Ведь так, помнишь? Ты выдумала сказку обо мне. Я хотел укрыть тебя от всех бед мира, защитить тебя, спасти тебя от себя самой, спасти тебя от меня! – от твоей опрометчивости… Разве то, что ты меня пригласила, не было самой настоящей опрометчивостью?

Она, казалось, задумалась, будто что-то мысленно взвешивала. Потом открыла было рот, но промолчала.

– Я хотел всего лишь отвлечь тебя от твоей боли, – продолжал он. – И чем больше я узнавал о твоей боли, тем сильнее мне хотелось уничтожить ее. Но, естественно, я не мог этого сделать. Я мог лишь подвергнуть тебя опасности, вовлечь тебя в страшную тайну.

– Я хотела окунуться в нее, – сказала она. – Я хотела тебя. И хотела приобщиться к этой тайне, скажешь, нет?

– Но я не был первородным лесным зверем. Не был невинным волосатым человеком из легенд. Я был Ройбеном Голдингом, охотником, убийцей, Человеком-волком.

– Я знаю, – сказала она. – И любила тебя таким все время, пока ты не открылся мне. Разве не так?

– Так. – Он вздохнул. – В таком случае чего же я боюсь?

– Что ты не будешь так же любить морфенкинда, в которого я превращусь, – просто сказала она. – Значит, ты перестанешь любить меня, когда я стану такой же сильной, как и ты.

Он не нашелся с ответом. Посидел, с шумом втянул воздух сквозь сжатые губы.

– А что Феликс и Тибо? Они знают, как определить полное превращение?

– Нет. Но сказали, что это случится скоро. – Она немного помолчала и, не дождавшись от него ответа, продолжила: – Ты боишься, что перестанешь любить меня, что я не буду больше тем нежным, беззащитным человечком, которого ты обнаружил в этом доме.

Он снова не знал, что ответить, и ненавидел себя за это.

– Ты не можешь радоваться за меня, радоваться тому, что я разделю этот Дар с тобой, да?

– Я стараюсь, – сказал он. – Честно, я стараюсь.

– С того мгновения, когда ты влюбился в меня, ты страдал из-за того, что не можешь поделиться им со мною. Сам ведь знаешь, что это так. Мы же говорили об этом, а когда и не говорили, все равно помнили – что я могу умереть, а ты не можешь поделиться со мной этим Даром, потому что боишься, что убьешь меня, что может случиться так, что мне так и не удастся разделить его с тобой. Мы же говорили об этом. Было дело?

– Лаура, это я знаю. Ты в полном праве негодовать на меня. Разочароваться во мне. Видит бог, наверно, судьба у меня такая – разочаровывать людей.

– Ничего подобного, – возразила она. – Не говори таких вещей. Если ты имеешь в виду свою мать и эту кошмарную Селесту, что ж, отлично, ты разочаровал их тем, что оказался намного разумнее, чем они ожидали, и не купился на их безжалостный мир с его всепоглощающими амбициями и тошнотворным самопожертвованием. Разочаровал их? Вот и прекрасно!

– Хм-м-м… – чуть слышно протянул он. – Никогда прежде не слышал от тебя таких речей.

– Ну, я же теперь не несчастная Красная Шапочка, верно? – рассмеялась она. – Серьезно, они же не знают, что ты собой представляешь. А я знаю, и твой отец знает, и Феликс знает, и меня ты не разочаровываешь. Ты любишь меня. Ты любишь меня, какой я была, и боишься утратить того человека. Такие вещи не разочаровывают.

– Мне кажется, что должны.

– Ты же обо всем знал только теоретически, – ответила она. – То, что ты можешь поделиться Даром со мною, что, хотя ты и выжил, я все же могу умереть. Даже не теория, а догадки. Так уж получилось. У тебя все произошло слишком быстро.

– Это правда, – согласился он.

– Послушай, я не жду от тебя ничего такого, чего ты не можешь дать, – сказала она. – Только позволь мне. Позволь мне присоединиться к вам, даже если мы с тобой и не сможем потом быть любовниками. Позволь мне это, позволь мне обрести то же свойство, которое есть у тебя, у Феликса, у Тибо, у…

– Ну, конечно, да. Неужели ты думаешь, что кто-то позволит мне остановить тебя? И неужели тебе хоть на минуту показалось, что я так поступлю? Лаура!

– Ройбен, вряд ли найдется хоть один мужчина, который не испытывал бы чувства собственника по отношению к любимой женщине, который не желал бы распоряжаться и своим отношением к ней, и по своей воле открывать ей доступ к себе самому и к своему миру.

– Лаура, я все это знаю…

– Ройбен, ты не можешь равнодушно относиться к тому, что они мне дали Хризму, не спросив твоего согласия, что они приняли решение насчет меня и вместе со мною, совершенно не рассматривая при этом меня как часть тебя. И свое решение я принимала точно так же.

– Так и должно было быть, Госпо…

Он осекся.

– Мне не нравится то, что я узнаю о себе, – сказал он. – Но тут дело касается жизни и смерти, и решать можешь только ты. И, кстати, неужели ты думаешь, что я выдержал бы, если бы они отнеслись к тебе как к моей собственности, и согласился бы решать за тебя?

– Нет, я так не думаю. Но чувства не всегда подчиняются разуму.

– Как бы там ни было, я люблю тебя, – сказал он. – И приму твое изменение. И любить тебя после него буду не меньше, чем люблю сейчас. Может быть, мои чувства и не очень прислушиваются к разуму. Но им прямо и недвусмысленно приказываю.

Она рассмеялась. И он против воли присоединился к ней.

– А теперь рассказывай. Почему ты здесь одна, если изменение может произойти в любой момент?

– Я не одна, – сказала она. – Сейчас здесь Тибо. Он появился еще засветло. Он на улице, ждет, пока ты уедешь. Он будет со мною каждую ночь, пока все не разрешится.

– Ну а почему бы тебе сейчас не поехать домой? – спросил он.

Она ничего не ответила. Лишь отвела взгляд, как будто прислушивалась к звукам леса.

– Давай вернемся вместе. Соберем вещи и уедем отсюда.

– Ты очень решительный, – негромко сказала она. – Но я хочу покончить с этим делом здесь. Ты ведь сам знаешь, что так будет лучше для нас обоих.

На это он не мог возразить. Не мог не признаться себе, что до ужаса боится, что ее преображение может начаться прямо сейчас, когда они сидят здесь. Он даже мысли об этом не мог перенести.