Волки окружают Владимир
Шрифт:
– Достоевский, – поправил Митрохин. И тут же пожалел своих слов.
Карие глаза губернатора заволокло серой пеленой.
– Впрочем, я вас сюда попросила прийти не для экзаменирования меня на цитаты великих.
Родион Романович хотел было возразить, что он её вовсе и не экзаменировал, а просто поправил, Господи, с кем не бывает, но всё же прикусил язык.
– От вас в эти напряжённые дни очень много зависит, – вдруг перешла на другую тему губернатор, и Митрохин услыхал в её голосе жесткую интонацию. – Ваши помощники во всех районных городах и, разумеется, здесь во Владимире должны посредством театрального искусства отвлечь людей от проблемы, связанной с волчьим нашествием. Нам не нужны лишние проблемы, когда противоправительственные группы, пользуясь ситуацией, попробуют из всех сил взбаламутить людей, извратить любые действия правительства, опорочить глав силовых ведомств, использовать злобу отдельных недовольных в своих гнусных целях. Я знаю силу искусства.
– Который теперь называется Театральным балаганом, – перебил губернаторшу Митрохин, и опять пожалел, что сунулся со своим замечанием, которое от него вовсе не ждут.
– Да, Театральный балаган, – напористо, гордо выпячивая свой бюст, заголосила нотой выше Инесса Власьевна. – Так решили в Центре! И я считаю, правильно решили. Массам не нужны в большом объёме серьёзные пьесы, сложная музыка. Их достояние – этот лёгкие песни, цирковые номера, беззаботные танцы. Нет, нет, не бойтесь. Кто хочет пусть слушает классическое искусство, читает толстые книги, им никто не запрещает.
– Но в библиотеку ходят только по спецпропускам, – опять сунулся Митрохин. Но он уже не чувствовал неловкости, его от чего-то понесло. – Занятия классической музыкой не происходят вообще. Детей учат играть на музыкальных инструментах их родители, которых в свою очередь научили их родители. Серьёзную музыку можно услышать лишь на старых кассетах и дисках, если они ещё не развалились от древности. Живопись познают по тем же древним слайдам. Вроде театр оставили. Но, Боже, какие ужасные пьесы идут, являющиеся лишь рупором партийной пропаганды.
– Что вы себе позволяете, – нетерпеливо ударив ногой о пол, взвизгнула губернаторша. – Вы идёте против эстетических принципов, утверждённой Всеединой партией. Наши ресурсы ограничены и мы не может услащать вкусы отдельных утончённых особей в том объёме, в котором им хотелось бы. Главное для нас это гармония в обществе, чтобы массы не требовали слишком многого. Они и так счастливы от примитивного искусства, зачем им забивать мозги какими-то ребусами? Во время катастроф имеет силу только незатейливое и простое. Типа палеолитических росписей пещеры Ляско. Так обществу легче объединится перед угрозой. А единицы, которые ходят эгоистично противопоставить себя обществу априори становятся изгоями. Это в лучшем случае. Если же они продолжают мутить воду, их уже уничтожают. И вот сейчас, когда огромное количество хищников вошло в область, все эти защитные функции общества должны выполняться неукоснительно и более жёстко. Ибо реальность угрозы слишком велика. Поэтому каждый должен не гоняться за призрачными мотыльками, не умиляться на свои химеры, способные его завести незнамо куда, а пребывать на своём месте. Рабочий должен находиться у станка, военный у охраняемых объектов, деятели искусства на сцене! Родион Романович, я уважаю ваши взгляды, но, несмотря на это, я ныне от вас – таково нынешнее положение дел – требую до последней буквы выполнения моего приказа по организации народных представлений. Я не случайно вас сюда пригласила. Чтобы вы не просто поняли, а наглядно ощутили, что есть красота для избранных, а есть красота для всех остальных. Большинству достаточно и кривляния паяца, и оно что-то может для себя подчерпнуть в этом представлении. Ведь у него завтра у кого десяти– у кого одиннадцатичасовой рабочий день, тонкая душевна организация, которую воспитывает серьёзное искусство, ему лишь пойдёт во вред, а соответственно и промышленности. Чтобы хорошо точить болванки, согласитесь, незачем слушать Баха. Здесь главное его развлечь, отвлечь, а не вводить сумбур в его душу. Только нам, немногим, положено сложным искусством развивать своё образное мышление и созерцание. Ведь мы – элита. Управленцы. Отсюда, в наши задачи входит осмысливать и анализировать общие процессы. Без разумного меньшинства не возможно существования, увы, часто, безрассудного большинства. Но впрочем, хватит вести эти разговоры. У меня уже порядком голова разболелась. Итак, моё последнее слово. Убедила я вас или не убедила, но вы будете вынуждены подчиниться приказу. Ибо этого требует целесообразность, дисциплина и закон. Или у вас ещё будут ко мне возражение?
Закончила Ржевская, самим бескомпромиссным тоном, отметая всякие возражения. Митрохин с раскрытым ртом, как пойманная рыба, судорожно ловящая воздух, слушал безжалостную тираду губернатора и не мог придумать, чтобы ей ответить. А ответить нужно было. Но он в течение речи Ржевской растерял последние доводы.
– Ну, если возражений нет, – спокойно, как ни чём ни бывало, сказала Инесса Власьевна. – То я не смею вас больше задерживать.
И, вдруг охнув, пошла к очередному тропическому красавцу, не устраивающую её на этот раз своей раз вегетативной динамикой.
Бедный Родион Романович, багровый от стыда и смущения, бессмысленно оглядев эту тропическую красоту не для всех, нервно почесав вдруг страшно зачесавшуюся ляжку, двинулся к выходу,
Охотничья ватага
8-е декабря. Вторник
Стану я раб такой-то, к востоку лицом, к западу
хребтом, на все четыре стороны поклонюсь.
Пособите и помогите мне, рабу такому-то, за охотою
ходити, белых и серых зайцев ловити; куниц и лисиц,
и серых волков, дорогих зверей рысей загоняти и
залучати, чтобы бежали по своей ступи и по своей
тропе, безопасно, на сторону не отмятывались и взад
не ворочались.
Заговор на удачную охоту.
За сто двадцать вёрст от Владимира, где-то в Вязниковском районе, компания весёлых и отчаянных охотников зябко толпилась на лыжах за небольшим леском, прячась от неприятного, сушащего рожу ветра. Было десять вечера, и в вечерней темени вдалеке тускло кое-где светились огоньки деревни Солёный Жмых, которая находилась далеко в стороне от тракта, от того самого тракта, по которому, безжалостно дребезжа и на ходу теряя детали, носились гибридные, собранные из различных машин грузовики, а то и тракторы. На местных же просёлках можно было только видеть несчастных унылых лошадей, волочащих дровни и звонкие собачьи упряжки.
Вот по одному из такому просёлку, усеянному расклёванными воронами конскими яблоками, на одних из таких дровнях, впряженных в двух низкорослых и гривастых бурятских лошадок, сюда, к чёрту на кулички и прибыли представители Охотничьего общества «Вольный стрелок», что базировался в пригороде Гороховца, надеясь поживиться за счёт областной казны. Именно сюда, по данным пилотов разведывательного цеппелина, должна скоро подойти одна из стаи волков.
– Ох, скорей бы! Заждалися! – А не мешало бы крякнуть для храбрости. А? – Не, Филатыч не разрешит. Говорит, задание партии. – А может, просто куражится? – Это Яшка его разозлил. Постромку порвал, когда врезался оглоблей в столб. Говорили ему, не умеешь править, не правь. Хорошо каким-то ремнём прикрепили хомут к вальку. – Игнат, ты лошадей-то хорошо привязал? – А как же! Вон они, Филатыч. Берёза хоть низкорослая, но крепкая. – Что толку, что крепкая! Если почуют зверя, бедненькие, измучаются, до земли копытами пробьют лёд. – Больно много ты знаешь, Хлур! Это же бурятская порода, у них в крови отчаянность, волк им нипочём. Чую, наши лошадки не раз бывали на волчьих облавах. – Филатыч, а кроме нас, кто-нибудь ещё сегодня будет охотится? – Лавруша, ты меня удивляешь таким вопросом. Раскинь своими мозгами, если они у тебя, конечно, есть: с севера идёт целое полчище волков, которое со стороны и северо-запада, по границе с Ярославской, и с востока, по границе с Нижегородской областью, пытается окружить нашу область, и что, по-твоему, только одни мы будем охотится на такую ораву? Неужто нельзя самому додуматься? – Говорят, армию хотят подключить. – А ты глупости, Лукьян, не верь. Всё это бабьи сплетни. У армии и своих делов хватает. Тоже мне сказал! Армию! За хороший паёк можно много найти охочих людей. – А вот, ей-богу, предложили бы мне цистерну водки, я бы один их всех перещёлкал. – Один?! Ну, ты Яшка загнул! – Как, Филатыч, справился бы я? —Лучше помалкивай, петух общипанный. – А чо ж, молчать-то. Чем больше болтаешь, тем больше дури выходит. Ну и пусть се выходит. Может, так и за умного сойду. – Все засмеялись, некоторые до слёз, которые тут же превращались в ледяные горошинки.
Прекрасное настроение не портил ни сорокаградусный мороз, ни предстоящая опасное предприятие. Одену в руку рукавицу Горячую, как волчья пасть. Ведь в случае удачи, всех ждало вознаграждение в виде ящика водки, сала и свежего хлеба да благодарности от обладминистрации, подписанной самой Ржевской.
Вожаком ватаги был выбран дед Чушев. Одетый в овчинный тулуп и такой же овчинный треух, он держался несколько высокомерно, и то сказать, не мальчик, как-никак восьмой десяток пошёл, на шутки старался не отзываться и не матерился, а только поучал пять вверенных ему мужиков, которые были такими же бывалыми промысловиками, имели такие же пристреленные двустволки и были одеты в такие же тёплые тулупы, треухи и унты.
– Ты, Буров, получше застегни тулуп, а то отморозишь то, чего не следует. Как я после этого буду глядеть в глаза твоей бабе? Флоров, взял ли ружейную смазку? Смотри, при таком морозе без смазки нам будет полный аминь. А ты, Юродов, чего всё материшься? Али не знаешь, примету: матерью звериную кровь будоражишь, что нам сейчас ни к чему. Зотов, не вздумай курить у меня! Хоть и стоим против ветра, но зверь уж что-что, а махорку вонючую враз учует. А ты, Кулиш, говоришь, что твой предок был латышским стрелком? Что же так ласково, словно девочку-недотрогу, нежишь ружьишко-то. Это не баба тебе, с которой на печи тешишься, а оружие, которое кровь пускает, что твоя пиявка. Только той лечат, а этим убивают. И всем вам, ребятки, не мешало бы подтянуть ремни. Чтобы сразу чувствовался тут порядок, дисциплина.