«Волкодав» из будущего
Шрифт:
Самолет стал быстро подниматься вверх. Уши заложило, стучало в висках. «Да, это не гражданский лайнер, плавно, для комфорта пассажиров, набирающий высоту!» – тоскливо думал я, стараясь глотать слюну, чтобы не так болело в ушах.
Наконец самолет перешел на горизонтальный полет. Боль в ушах прошла, но оглушенность осталась.
Я сидел один в просторной десантной кабине, рассчитанной на 28 парашютистов, на обыкновеннейшей жесткой скамье, идущей вдоль кабины. Кабина самолета освещалась тусклой синей лампой.
Наши летчики быстро оценили
Достоинства «Дугласа» заметили и армейские начальники, предпочитавшие его нашему самолету. Выбрал его для полета в Тегеран и сам Сталин, хотя для этой миссии ему была подготовлена по особому заказу пятерка ПС-84.
Ко мне подошел бортмеханик, нагнулся и чуть ли не в самое ухо сказал:
– Давай парашют надевать.
Я встал. Он взял парашютный ранец, пропустил лямки на плечах, на бедрах, застегнул на животе.
– Чтобы освободиться от подвесной системы, нажмешь сюда. Понял?
Я кивнул.
– Когда загорится зеленая лампа – вон там, на переборке у пилотской кабины – это сигнал. Надо прыгать. Я зацеплю тебя за трос, прыгнешь – парашют раскроется сам. На всякий случай – вот кольцо, слева. Если купол не раскроется автоматически, дернешь за кольцо. Приземляйся на полусогнутые ноги и сразу падай на бок, сгруппируйся. Запомнил?
Я снова кивнул. Говорить в самолете было сложно – уж больно громко ревели моторы.
– Садись, лететь долго еще.
Я уселся на жесткое откидное сиденье и стал смотреть в прямоугольный иллюминатор. Кроме темных облаков – ничего не видно.
Часа через два из-под колпака бортстрелка свесился молодой парень в летном комбинезоне.
– Перелетаем линию фронта!
Я приник к иллюминатору. Далеко внизу вспыхивали огоньки, потом самолет влетел в облака, и земля скрылась из виду.
Еще час полета – и самолет стал снижаться, взревела «крякалка». Подошел механик:
– Приготовься!
А что мне готовиться? Я встал, подошел поближе к хвосту самолета. Механик смотрел на переборку – на сигнальные лампочки. Красная лампочка погасла, загорелась зеленая. Механик открыл дверь:
– Пошел!
Чтобы не струсить, я быстро подошел к двери, и с ходу, головой вперед шагнул в бездну. Над головой хлопнуло, меня резко рвануло вверх, и я услышал удаляющийся шум моторов. Поднял голову –
В душе я побаивался прыжка – того, что не раскроется парашют, но все получилось. Теперь я смотрел вниз. Видел какие-то огоньки – они быстро уходили в сторону. «Ветер, – догадался я. – Предупреждал же Бодров меня. Если огоньки внизу, это Бытом. При условии, что летчики сбросили меня точно, то ветром меня несет вправо. Вот будет бесплатное кино, если я сяду в расположении какой-нибудь немецкой части. Тогда никакие документы не помогут».
Теперь внизу была темнота. Куда меня сносит и далеко ли до земли? Говорил же мне механик, что перед приземлением ноги надо согнуть. Вот только знать бы – когда земля будет?
А земля возникла из темноты внезапно, и ноги я согнуть не успел.
Ударило сильно, повалило на бок. Парашют тоже стал оседать, но потом надулся, и меня потянуло, поволокло по земле. Я чувствовал, как по лицу хлещет жесткая, высохшая трава, и едва успевал закрываться рукой. Конечно, уже поздняя осень, в Москве холодно. Только Южная Польша – Европа, здесь нет таких холодов.
Хотя меня и не инструктировали, что делать после приземления, я догадался подтянуть нижние стропы и погасил купол. Прислушался – тишина. Посмотрел на часы – час ночи. Сняв с пояса саперную лопатку, я вырыл яму, туго скрутил парашют, обмотав его лямками подвесной системы, уложил в яму, утрамбовал ногами и засыпал землей. Потоптался. Ночью все выглядело неплохо, а днем я уже далеко буду.
Теперь вопрос – куда идти? У меня не было компаса – я же не диверсант; они всегда действуют вне населенных пунктов, и потому он им нужен. И карты у меня нет, потому как рядовому РОА она не положена.
Задрав голову, я нашел в разрывах между проплывающими облаками Большую Медведицу, по ней – Полярную звезду. Значит, север там. Запад – слева, и мне – туда. Поправив лямки ранца и перебросив ремень автомата на шею, я пошел влево. Надо подальше отойти от места приземления, от закопанного парашюта. Немцы не дураки, наверняка слышали шум транспортного самолета. Знать бы еще – где я?
Спотыкаясь и чертыхаясь, я шел и шел на запад. Наткнулся на ручей, напился студеной воды, умыл лицо, набрал воды во фляжку. Левую щеку саднило – видно, поцарапался при приземлении.
Я вышел на дорогу, мощенную камнем. Старая, неровная, с пробивающейся между булыжниками травой. Видно, малоезженая, полузаброшенная. Но идти по ней было лучше, чем по полям и буеракам.
Начало светать. Сколько же я за ночь прошел?
Впереди показалась маленькая деревушка. Обойти стороной или идти по дороге? Пойду через деревню – хотя бы узнаю, где я.
Навстречу мне выехал местный крестьянин на подводе. Кое-как мне удалось выяснить, что впереди – Сосновец, маленький городишко, а Гливице – о! Это в сторону. Сначала Бытом будет – до него двадцать километров, а уж потом Гливице – совсем далеко.