«Волкодав» из будущего
Шрифт:
При переходе же в полосе Первого Украинского фронта возможны неприятные последствия. Я во власовской форме, документы настоящие, власовские. А на фронте эсэсовцев и наших бывших, перешедших на сторону немцев – тех же власовцев, украинцев из дивизии «Галичина», – не жаловали, расстреливали сразу. И слова сказать не успеешь, как шлепнут. А если и доведут до особиста, так отмутузят изрядно. И особист может словам не поверить: до Москвы далеко, связь плохая – проще расстрелять. Потому и опасался.
Я добрался до вокзала, уселся на лавочке. Дела до меня никому не было: народ сновал туда-сюда, нагруженный
Все-таки я решил ехать поездом – пешком уж очень далеко было, и риска не меньше; потом сойти перед Варшавой на какой-нибудь маленькой станции или просто спрыгнуть с поезда.
Я дождался, когда подойдет поезд до Варшавы, сел и снова прикинулся спящим. Пассажиров было немного, к тому же половина – в военной форме. Но контролеров не было.
Часа через три я подошел к расписанию. Так, в Варшаву поезд прибывает в четыре утра, перед столицей остановка будет в три двадцать. Вот здесь мне и следует выйти из поезда. В Варшаве на вокзале патрули будут – вылавливать дезертиров, уклоняющихся от призыва во вспомогательные части или на трудовой фронт поляков.
Я снова сел в угол, да и задремал по-настоящему.
Проснулся от толчка. За окном в темноте проплывали станционные постройки. Кинул взгляд на часы. Е-мое! Три тридцать! Моя станция! Проспал! Я вскочил и кинулся бегом из вагона, провожаемый удивленными взглядами редких неспящих пассажиров. С подножки соскочил на ходу, но на ногах устоял.
Подошел к зданию вокзала, прочитал вывеску – Прушкув. Все правильно, следующая остановка поезда должна быть – Варшава.
В здание вокзала я заходить не стал. На улице промозгло, если патруль и есть – то внутри, греются. Прошел по путям, и когда станционные постройки закончились, вышел в поле. Теперь мне – на восток. В поезде удалось отдохнуть и вздремнуть, потому шагал быстро. И еще одна причина была – холод. На мне была легкая курточка, в поле – ветрено, и только быстрая ходьба не позволяла замерзнуть.
До восхода солнца успел, по моим прикидкам, пройти километров десять-двенадцать. Надо мной, хорошо видимые в первых лучах восходящего солнца, проплыли наши бомбардировщики Пе-2. Хорошо летчикам! Не надо пешком топать, пыль глотать. Час полета – и ты на аэродроме. А мне пешком – и не один день.
Я вышел на дорогу. По ней идти было несравнимо легче.
Прошагал около километра и увидел на обочине мотоцикл с коляской. Немец-водитель возился с мотором. На каске блестели очки-консервы, лицо пыльное, лишь светлые круги вокруг глаз. Увидев меня, он насторожился и взялся за автомат, но, разглядев при приближении мою форму, успокоился и бросил автомат в коляску. Несколько раз нажал ногой на кик-стартер. Мотор чихнул, но не завелся. Тут и я подошел.
– Камрад … – и дальше по-немецки.
Да я и без слов понял, что подтолкнуть надо.
– Я-я, – отвечаю ему, а сам стараюсь не повернуться к нему левым боком, чтобы он нашивку РОА на моем рукаве не увидел.
Немец уселся в седло, а я, пользуясь, моментом, рубанул его ребром ладони по шее. Немчик обмяк и завалился на руль. Я снял его с мотоцикла и оттащил подальше – в кусты. Там обшарил. В нагрудном кармане пакет бумажный засургученный обнаружил. Вскрывать не стал – все равно по-немецки читать не умею. Надел поверх своей пилотки его каску с очками. А ведь немец-то одного со мной телосложения. Снял с него куртку, надел на себя и застегнул на все пуговицы, а свою зашвырнул подальше в кусты. С виду я теперь немец, одно плохо – языка не знаю.
Вернулся к мотоциклу, ранец и автомат в коляску бросил. Натужился, покатил мотоцикл – все быстрее и быстрее, и бросил сцепление. Мотор завелся, и я вскочил на подножку. Хороший мотоцикл BMW, я на таком уже не раз ездил. Дал газу, и ветер начал выдавливать из глаз слезы. Вспомнив об очках-консервах, я стянул их со шлема на лицо. Ехать сразу стало удобнее.
Дорога пошла под уклон, потом – правый поворот, и прямо передо мной – КПП со шлагбаумом. Надо признаться, я слегка растерялся – уж больно внезапно он возник. Стрелять или ехать дальше? А КПП уже рядом!
Стоявший у шлагбаума солдат поднял руку ладонью вперед, требуя остановки. Мотоцикл – не машина, шлагбаум им не собьешь, тем более что метрах в пяти от дороги я увидел пулеметное гнездо. Гранату бы сюда! Но нету.
Я стал притормаживать, лихорадочно соображая, как выкрутиться. Однако когда я был уже метрах в двадцати, солдат неожиданно опустил руку и стал поднимать шлагбаум.
– Вилли! – и еще что-то дальше, весело скаля зубы.
Обознался он. А меня спасли мотоциклетные очки на пол-лица, каска и мотоцикл старого владельца. Видимо, этот Вилли часто проезжал через КПП и его знали.
Проезжая мимо солдата, я поднял левую руку и приветственно ею помахал. Ну не фиги же им крутить?
Дорога снова повернула, КПП скрылся из вида. Я выдохнул. По-моему, я даже не дышал, когда приблизился к КПП. Хитрый пост – стоит за поворотом, и с обеих сторон не виден.
Отъехав немного, я загнал мотоцикл в кусты. Надо определиться – где я нахожусь, и перекусить заодно. Ранец – не холодильник, еда может испортиться.
Съел все, что мне положила в сверток Эльжбета. Наелся, теперь бы и попить. Вот только нечего. Решил осмотреть коляску. Немцы частенько возили вино. Бутылка и в самом деле нашлась – с венгерским «Рислингом». Кислятина, аж скулы сводит, лучше бы простой воды. Но, как говорится, за неимением гербовой пишем на простой бумаге. Поднял запаску с крышкой багажника. Да тут жратвы полно! В основном – консервы: рыбные, мясные, даже консервированная французская ветчина! Ну и жук этот Вилли! Целый продсклад!
Я переложил банки в ранец. Мотоцикл рано или поздно придется бросить, а еду жалко. Ранец-то я по любому успею прихватить. Хлеба нет, зато брюхо деликатесами набить можно.
В самой коляске, под ногами, лежала какая-то труба. Я потянул ее на себя. Твою мать! Да это не труба, а фауст-патрон. На нем и обозначение есть – «панцерфауст-30». В переводе на русский – бронированный кулак. Видел я его живьем первый раз. Слышал от наших танкистов, что появился на фронте какой-то чудной противотанковый снаряд, а стреляют им пехотинцы.