«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков
Шрифт:
Но тащить этот тяжеленный планер подобно бурлакам туда и обратно, когда от тяжести ломит спину и ноют руки, когда ладони покрываются кровавыми мозолями от канатов — у Ники и остальных хватило мужества выдержать эти испытания, я же с тремя другими шалопаями «сошел с дистанции» и предпочел тяжелому, но благородному труду веселое времяпрепровождение с девочками из БДМ.
Мой друг прошел путь планериста до конца и в 1940-м добровольцем завербовался в люфтваффе. Сначала его не хотели брать из-за искривления носовой перегородки — незначительный дефект, но отбор в истребительную авиацию был очень строг. Ники пришлось перенести очень болезненную
Правда, в боевую часть мой друг попал не сразу, после присвоения звания фельдфебеля его оставили инструктором для обучения молодых пилотов. Возможно, другой на его месте был бы рад отсидеться в тылу — но Ники был не таков! Он буквально завалил начальство рапортами об отправке на фронт, и вот в январе 1942-го я получил от него письмо: «Пауль, я счастлив! Меня наконец-то направили в боевую часть!!!» По соображениям секретности он не мог писать о точном месторасположении своей эскадрильи, но по отдельным деталям я мог судить, что он воюет где-то недалеко от меня на Южном фронте.
Про Ники говорили, что он родился с крыльями за спиной, он чувствовал самолет как продолжение собственного тела, у него была мгновенная реакция и острое орлиное зрение — все, что так необходимо «воздушному фехтовальщику». Это его собственное выражение — Ники воспринимал воздушный бой подобно благородному и честному поединку на шпагах, с поистине мушкетерским уважением к своему противнику. Он был спортсмен до мозга костей, пылкий, азартный, неистовый в бою, но великодушный к поверженному противнику…
Я так хотел рассказать эту историю русским, но не рискнул. Я побоялся, что Петров обвинит меня во вражеской пропаганде!
Рассказывает старшина Нестеренко:
— Однако на этом история с разбитым носом Пауля не закончилась. Утром меня вызвал «на ковер» Лагодинский. Голос его был суров:
— Старшина Нестеренко, почему вы позволили себе избить военнопленного Гроне?
— Так, товарищ полковник, вы бы видели, как эти фашисты вопили от восторга, когда ихний стервятник нашего сталинского сокола подбил! Ну, душа моя этого не вынесла, я и… припечатал ему маленько.
— Товарищ Нестеренко! Вы не на базаре! Вы боец НКВД и выполняете серьезное задание по работе с перевербованными вражескими агентами. Вы же не ожидали, что они, как в сказке, моментально превратятся в верных бойцов за победу коммунизма? Процесс этот долгий и сложный, через коленку ничего ломать нельзя; и я требую, чтобы вы впредь сдерживали свои чувства. Тем более что вы сделали это на глазах у остальных. Вы хотите испортить всю проделанную мной работу? Посидите сутки на гауптвахте и подумайте о своем дальнейшем поведении.
И тут мне так обидно стало!
— Товарищ полковник, из-за какого-то пленного фашиста вы меня, бойца Красной Армии, на губу сажаете?! Волнуетесь, что они о нас подумают. А как же священная ненависть к врагу?!
— Проявляйте свою священную ненависть в бою! А бить военнопленных запрещено по приказу свыше.
— Да чего там я его ударил, так, слегка…
— Кругом! Двое суток гауптвахты!
Рассказывает рядовой Гроне:
— Однако отношения тут у вас. Как в пороховом погребе, не знаешь, когда рванет, — подобрал
— Да ты не пугайся. Вообще-то русские достаточно добродушные парни, и к пленным им приказано относиться гуманно. Просто иной раз бывают приступы ярости. А так обычно жалеют, особенно их женщины. Вон девчонки как за нашими ранеными ухаживали. Просто надо их убедить, что ты не фашист, на фронт тебя загнали насильно. Но ты совсем не успел повоевать и никого не убивал. Что ты просто еще мальчишка.
— И что, у вас это получилось? Вы же Fallschirm-j"ogere, по самой сути своей крутой спецназ, а не мягкие и сентиментальные мальчики. И вы воевали на стороне славящихся своей жестокостью повстанцев.
— Да уж, жестокости в этой войне хватает с избытком. К любой благородной идее, например к освободительной борьбе, всегда умудряется примазаться кучка негодяев, для которых война это повод Для грабежа или удовлетворения своих садистских наклонностей. Никогда не забуду слова одного из наших эсэсманов: «Не дождусь, когда попаду на фронт. Не терпится пострелять по живым мишеням». Когда мы летели в Чечню, то искренне верили, что Шерипов и Исраиловы пламенные борцы за освобождение чеченского народа от большевистского гнета.
— А вам близко пришлось сталкиваться с лидерами бандитов? Расскажите о них.
— Ну, с самим Исраиловым я пока не встречался, но наши кавказские коллеги из Бергмана кое-что Рассказывали о нем. Вот послушай, — начал свой Рассказ Гюнтер. — Если раньше во главе повстанцев становились в основном религиозные и тейповые авторитеты, то к сороковым годам ситуация изменилась. Старая вайнахская гвардия постепенно истреблялась чекистами, но, как у сказочного дракона, вместо одной отрубленной головы тут же вырастали две новые! Самое интересное, что зачастую мятежниками становились представители новой горской интеллигенции, воспитанные уже при Советской власти. Большевики проводили политику поддержки национальных кадров, посылали чеченских юношей в институты. Вот и выучили себе на беду! Есть такая русская поговорка: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит».
Такими новыми лидерами стали братья Исраиловы, Хасан и Хусейн, получившие высшее образование в советских вузах. Братья перешли на нелегальное положение и начали ездить по аулам, агитируя и создавая боевые группы. Они создавали свою боевую организацию по типу дерева из троек и пятерок, основным звеном были аулкомы. Исраиловы даже посылали своих представителей в соседние республики.
— А как получилось, что вас послали воевать вместе с бандитами? — спрашивает летчик.
— Когда наши германские войска начали войну с СССР, чеченцы решили использовать вмешательство третьей силы в собственных интересах. Сначала вооруженный мятеж планировалось начать осенью 1941-го. Но ты же знаешь, наш блицкриг захлебнулся, а у чеченцев вместо организованного мятежа получились разрозненные разбойные нападения. И тогда абвер решил поставить во главе восставших своих людей из «Бергмана», хорошо знакомых с местными обычаями и национальными противоречиями. Командиром особого батальона «Бергман» был назначен специалист по восточным вопросам профессор Кенигсбергского университета, кадровый офицер абвера обер-лейтенант Теодор Оберлендер, а его заместителем зондерфюрер Вальтер фон Кутченбах. Последний родился и вырос на Кавказе в Тифлисе, умеет говорить не только по-русски, но и по-грузински. Кстати, он дальний родственник Паулюса.