Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
Государь Иван Васильевич дремал, но не мог заснуть от грустного и сладкого волнения и был как бы в полусне, когда мысли сами приходят в мгновенных видениях. Он иногда открывал глаза и долго следил, как лучи склоняющегося за полдень низкого зимнего солнца играют на стене все выше и выше, подбираясь совсем к потолку.
Вся жизнь великого князя промелькнула пред ним, и невольно он прошептал громко:
– Остарел яз, и сердце мое очерствело, словно корой покрылось жесткой… – Он глубоко вздохнул, сел на постели своей и добавил тихо: – Токмо вот Ванюша мой живит мя…
Дверь, чуть зашуршав, отворилась, и из-за нее осторожно выглянул Иван Иванович. Встретив взгляд отца, он рассмеялся и радостно воскликнул:
– А мы с Оленушкой все у двери стоим,
Он быстро вошел в трапезную, за ним весело впорхнула Елена, за которой почтительно следовал дворецкий с двумя слугами. Они несли на серебряных подносах любимые вина Ивана Васильевича, чарки и разные лакомства.
Когда сели за стол, а Данила Константинович ушел по делам своим, приказав слугам захватить подушки, Иван Иванович наполнил чарки душистым виноградным вином. Молодые, чокнувшись с государем, возгласили:
– За твое здоровье государь-батюшка!
Иван Васильевич улыбнулся и ответил:
– И за ваше счастье, дети мои!
– Ведаешь, государь-батюшка, – оживленно заговорил Иван Иванович, – днесь Оленушка мне сказывала, со слов отца своего, что в досельные времена вельми велика торговля была у Новагорода с приднестровскими княжествами русскими…
– Ведомо о сем мне, сынок, – слегка позевывая, добродушно заметил Иван Васильевич. – Туда же и псковичи тянулись, но после злого пустошения Батыем Киевщины и Черниговщины вся торговля новгородская и псковская отошла от пустырей и пожарищ ближе к польским и литовским владениям. Завели новгородцы и псковичи свои торговые дворы и даже целые слободы и здесь, в Смоленске, в Вильне и в других литовских городах…
Иван Васильевич замолчал, задумчиво потягивая красное вино.
– Дьяк Бородатый мне еще юному о сем сказывал, – начал он снова. – Ганзейцы же немецкие из лета в лето теснили и новгородских, и псковских купцов, становились хозяевами русской торговли. Изделали Псков и Новгород своими подручными. Совсем уж они на поводу ходить начали и у Ганзы, и у Польши с Литвой.
– Ганзе-то и Польше мы, государь-батюшка, по рукам дали! – воскликнул Иван Иванович. – Главные корни поотрубили, а новых пустить не дадим! Новгород-то наш теперь да и Псков-то под нашей рукой живут!
– Пскову-то ныне деваться некуда, – заметил государь Иван Васильевич, – теснят его ливонские немцы, а помощи псковичам ниоткуда нет, опричь Москвы. Псковичам-то – либо к нам, либо совсем ополячиться или онемечиться надо. Мы же Пскова Казимиру не дадим, сами возьмем. Такие же дела, дети мои, и у тверского великого княжества. Надо его, яко ростовское и рязанское великие княжества, с Москвой воедино крепко связать и всю тверскую торговлю, которая больше нашей, за собя взять…
Слушая отца, Иван Иванович с гордостью поглядывал на молодую княгиню свою и, не выдержав, заговорил с увлечением:
– Вот что скажу яз. Покорил ты, государь, Новгород Великий, тем самым отсек руки Ганзе немецкой – будет отныне торговать она из-под московской руки. Крамолят еще Вятка и Пермь, но токмо товары-то от них и к ним через Москву идут. После того как Орду мы скинули, все Дикое Поле, Волга и Дон открылись для вольного государства московского! Видится уж мне то близкое время, когда по всем шляхам степным, что на Крым идут, будут стеречь нас градцы с заставами крепкими, с пушками да ручными пищалями против басурман, да и против всякого люда разбойного! По шляхам сим пойдут караваны купецкие от заставы к заставе со своей крепкой стражей и отрядами служилых татарских царевичей. Водой же московские, тверские, новгородские, казанские и прочие караваны купецкие поплывут по Оке и по Каме да по Волге-матушке до самого моря Хвалынского. Торговать они будут с Шемахой, Грузией, Арменией и кизил-башами. Провожать же их будут сторожевые насады государевы с пушками да с грозными воями московскими. Оборонять они будут купцов от разбойников на воде, у берегов и на волоках. По Дону же провожать их будут до Сурожского моря [118] и морем сим до Крыма,
118
Сурожское море – Азовское.
Оленушка заслушалась своего юного супруга. Слушал его с улыбкой и сам государь Иван Васильевич.
– Добре, добре, сынок, – ласково проговорил он, – так и будет, а опричь того, наши купцы в карбусах больших под парусами к немцам по Варяжскому морю поплывут, немецкие же, свейские и данемаркские купцы к нам на коггах [119] своих плавать станут. Вся торговля на Руси в наших руках будет!
– Богатеть почнет наша держава, – подхватил Иван Иванович, – множиться будут из лета в лето наши торговые и гостиные дворы на Москве и во всех землях заморских.
119
Когги – ганзейские корабли, вооруженные пушками.
Вдруг переменился государь Иван Васильевич и проговорил сурово:
– Так, дети мои, и будет! Токмо все сие не даром дается. Зрю яз кругом злодеев и ведаю: реки крови надобно перейти нам вброд, может, по самый пояс.
Побледнела Елена Стефановна. Показался ей московский государь некоим демоном с горящими страшными глазами. Грозней он, чем отец ее Стефан, перед которым все трепещут в Молдавии.
Дрожащей рукой схватилась она за руку мужа. Иван Васильевич заметил это, улыбнулся и ласково молвил:
– Прости, сношенька, напугал тя нечаянно. Страшит тя кровавая борьба…
Елена Стефановна взяла себя в руки и, смело взглянув на свекра, молвила:
– Не страшат мя слова твои, а токмо волнуют правотой своей. Отец мой все дни свои живет, кровь проливая за правду.
– Истинно, – одобрил сноху Иван Васильевич, – вижу, что ты дочь наиславного государя. Верю, сыну моему опорой будешь.
Послышался нерешительный стук в дверь, и дворецкий впустил в трапезную дьяка Майко.
– Прости, государь, без зова, – начал дьяк, – вести худые из Поля. Турские паши с войском великим по приказу султана Баязета сушей и морем пошли от Царьграда через влахов и болгар к Белугороду, который в устье Днестра стоит. Бают к тому еще гонцы-то, что степные казаки басурманские, зимуя возле Крыма, караваны стерегут и Муравскую сакму [120] совсем от Поля отрезали. Посему, мыслю, и нет вестей от Федора Василича. Ворочаться же хотел он через Молдавию.
120
Муравская сакма или Муравский шлях – древняя наезженная дорога; шла из Крыма, от Перекопа, через Поле на Ливны и к Туле.
Руки старого государя слегка задрожали.
– А Федор-то, – воскликнул он, – о нем самом какие вести есть?
– Нету, государь, вестей, – глухо ответил дьяк, – токмо слухи есть, что турки в Белгороде, а по-ихнему – Аккермане, угорских послов полонили…
Иван Васильевич побледнел, но с виду оставался совершенно спокоен.
– Наряди все, дабы из Поля всяк день вестовым гоном вести были обо всем, – сказал он, – что нашим и татарским дозорам ведомо будет о Курицыне. Поговори еще с князем Иваном Василичем Ноздреватым. Хочу его ранней весной к Менглы-Гирею послать. Пусть готов будет да все от тобя о крымских делах добре вызнает…