Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
Потом разговор перешел на рязанские дела. Марья Ярославна спрашивала о здоровье дочери Анны и о внучке, тоже Аннушке, названной так в честь своей матери, и даже по отчеству тоже Васильевне.
– Матерь наша, – отвечал старший внук Иван Васильевич, – болеет ныне малость, но все же Бог хранит ее, а сестра Аннушка здрава и растет, вборзе отроковицей станет…
– Ах, забыла опросить вас, – перебила его бабка, – какие же подарки молодым-то везете?
– Яз – кубок златой с яхонтами для князя Ивана Иваныча, – ответил старший из внуков, – а княгине его – чарку златую.
– А яз молодой княгине – крест из жемчуга на цепочке златой, – добавила княгиня Агриппина.
– Яз же, –
– Ценные, добрые сии подарки, – молвила старая государыня, – но самое дорогое у нас в семье нашей – любовь и верность друг другу. Помните: дочь моя – родная матерь ваша, а вы – родные сестричи государя московского.
– Клянемся, бабунька! – воскликнул Иван Васильевич. – Дед и отец наш верны были Москве. Верны и мы ей будем!
– До конца живота нашего! – добавил Федор Васильевич.
Целую неделю прогостили князья рязанские на Москве, живя в хоромах у великого князя Ивана Ивановича. Молодому государю полюбились его юные родичи. В пылких речах своих он увлек их мыслью о создании независимого могучего государства Московского, которое объединит в себе все русские православные земли. Они много говорили об одержанных уже победах над татарами ордынскими и казанскими и над ливонскими немцами, мечтали о победах над Литвой и Польшей, мечтали о воссоединении всех ныне зарубежных, но искони русских земель, дабы никто уж не смел потом воевать Русь…
Старый государь весьма был обрадован таким оборотом дел с Рязанью.
– Поручаю тобе, Иване, – говорил он, – подготовь договор-то с родней рязанской. Княжество их разделим пополам меж братьями. Старший будет великим князем. Вижу, с детства привыкли они Москву и Рязань за един считать…
– Верно, государь-батюшка! – с горячностью подтвердил Иван Иванович. – Право бабка-то мыслит: верней и послушней они братьев твоих единоутробных.
– В договоре-то не забудь упомянуть о Литве, дабы за един Рязань с нами против Литвы воевала. Дьяк Майко поможет вам составить докончание по правилу. За Рязань яз спокоен, яко за родное гнездо свое. Сие – не Тверь.
– А что Тверь-то? – возразил Иван Иванович. – Слаб он, дядя-то мой Михайла.
Иван Васильевич рассмеялся и зло молвил:
– Зато на дуде игрец вельми добрый. Вот продудит он свое княжество-то, а как, того и сам не приметит. Михайла-то по неразумию своему непременно потянет, как яз тобе и ранее сказывал, не к нам, а к Казимиру.
Дня через три договор о дружбе и взаимопомощи между Москвой и Рязанью был подписан и в день отъезда рязанских князей отпразднован в хоромах старого государя. В крестовой Ивана Васильевича был отслужен благодарственный молебен самим митрополитом. Потом, на прощальном торжественном обеде в государевой передней, великие князья московские и рязанские пили здравицы друг за друга и за всех близких своих. Пировали с великими князьями и семейства обоих государей, и старая княгиня Марья Ярославна, и почти все родичи, и ближние бояре, и митрополит Геронтий.
За беседой застольной государь Иван Васильевич, веселый и приветливый со всеми, часто шутил и смеялся, а перед глазами его четко стояли строки из договора с Рязанью, в которых великий князь рязанский ему обет давал:
«А от вас ми, от великих князей, к литовскому никоторыми делы не отступати, а быти с вами, с великими князьями, на литовского везде заедин…»
Еще тесней, чем с Рязанью, кровные узы с Тверью у государей московских, но искренней дружбы нет между обоими великими княжествами. Не один
– Рано ли, поздно ли, а сожрет Москва нашу Тверь, – говорят меж собой тверские бояре и дети боярские.
– Кто из них поизворотливей, тот уж спешит стать поскорей московским подданным, переходит к великому князю Ивану, «отсаживается с вотчиной» от князя своего Михаила.
К концу же этого, тысяча четыреста восемьдесят третьего, года дьяк Майко на утренних докладах обоим своим государям чаще и чаще стал сообщать о переходах тверичей под московскую руку.
Иван Иванович весьма этому радуется и, оставаясь с юной княгиней своей наедине, всякий раз весело говорит ей о Твери:
– Ежели так от дяди моего будут и далее отсаживаться князья, бояре да дети боярские, то и двух лет не пройдет, как от его княжества ничего, опричь удела тверского, не останется!
– Пошто же так он деет? – удивлялась Елена Стефановна. – Ты же сам мне сказывал, что князь тверской может сорок тысяч войска собрать. Пошто он князей своих силой не держит?
– У моего государя-батюшки с дядей моим Михайлой докончание есть, – с улыбкой ответил Иван Иванович, – и по нему князья и бояре их могут от одного государя к другому отъезжать с вотчинами своими по своему хотенью. – Иван Иванович рассмеялся и добавил: – Токмо от нас никто в Тверь не смеет отъезжать, а из Твери к нам чуть не всякую седмицу едут. Когда сие докончанье писали и крест целовали, не мыслил Михайла-то, что Москва его кольцом окружит.
Елена Стефановна задумалась и, прижавшись к Ивану Ивановичу, тихо молвила по-итальянски:
– Страшен отец твой. Исподтишка, незаметно и долго опутывает он врага, словно паук. Зорко следит, чтобы тот шевельнуться не мог, и все оплетает его, оплетает… – Она вздрогнула всем телом и прошептала: – Пока не задушит совсем…
К концу февраля, недели за полторы до нового года, дьяк Майко, делая доклады обоим государям, сообщил:
– Ныне паче прежнего умножаются переходы к нам тверичей. Доброхоты же наши сказывают, что князь-то Михайла с девятого сего месяца, с погребенья княгини своей Софьи Семеновны, совсем в малодушие впал. Бояре же, слабостью его пользуясь, так и прут к нам один за другим…
– Добре сие, – перебил дьяка Иван Васильевич, – токмо сам-то Михайла не к добру затаился, яко мышь в норе. Не нравится мне затаенность его и нарочитое смиренье. Глубже в сие вникать надобно.
Старый государь смолк и задумался. Молчали и дьяк, и молодой государь, боясь нарушить ход мыслей Ивана Васильевича.
– Нету с нами Федора Василича, – заговорил тихо старый государь, – трудно без него думу думать. – Дьяк Майко заволновался, хотел что-то сказать, но государь продолжал с едва заметной усмешкой: – Оба вы подумайте – все ли бояре и князи от Михайлы отсесть хотят? Нет ли иных, которые другие пути ищут? Не ходят ли они на тайную думу к своему князю?