Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
Как всегда, неудачи поколебали дух татарских воинов и воевод, привыкших все брать с маху, с набега или силой ломить в лоб врагу и бить его, если побежит, не выдержав первого удара. Теперь же, находясь под угрозой русских сил и терпя неудачи, степняки стали роптать, боясь приближения осени, боясь бескормицы для коней в степях, где за лето травы выжжены солнцем, а путь татарского войска к зимовкам – не ближний свет.
Начались в войске татарском смуты и волнения. Не хватало продовольствия. Начался падеж коней от бескормицы, а достать продовольствия негде было: пробовали было
Русские же силы тем временем все теснее подходят и подходят к берегам Оки, будто петлей охватывают войско татарское. Начали начальники ханского войска к отступлению втайне готовиться. По ночам с середины августа стали татары незаметно в Поле уходить небольшими отрядами, а потом уж и скрывать этого не стали. В последнюю же ночь весь стан всполошился, узнав, что хан со своими полками и уланами перешел литовский рубеж. Все рванулось следом за ним, словно лед по реке сразу понесло. Страх охватил татар, побежали они и мчались назад вдоль литовской границы, убивая, грабя, сжигая все на пути своем, превращаясь из войска в дикую орду разбойников.
Узнав о бегстве врага, великий князь приказал воеводам собирать добровольцев, чтобы пошли они татарам вслед для захвата отставших и для набегов, чтобы христианский полон у врага отбивать, и обещал за это награды. Затем собрал государь вокруг ставки своей всех, братьев, князей, воевод и всех воинов своих. Свершил молебны многие по всем полкам за освобождение от мусульман безбожных и благодарил ратных людей за труды их от лица Руси православной. Потом распустил всех князей и воевод с полками их по домам. Сам же Иван Васильевич с верным своим Даниаром возвратился в Коломну.
Здесь, с глазу на глаз, о многом говорили они за трапезой, а прислуживал им только Саввушка. Когда о Новгороде и о Казимире беседа зашла, царевич Даниар заволновался.
– Ведомо нам точно от дозоров и лазутчиков наших, – заговорил он вполголоса, – Казимир и Ахмат две нитки, а в един узел вяжут их в Новомгороде.
– Истинно так, – подтвердил Иван Васильевич.
Царевич опять заволновался:
– Прости мя, государь, а мыслю яз, что господа новгородская вяжет в сей же узел и братию твою.
Великий князь нахмурил брови и насторожился, а Даниар оборвал свою речь. Заметив это, государь усмехнулся и, метнув на царевича ласковый взгляд, твердо вымолвил:
– Спасибо тобе за верность, о многом яз ведаю, токмо удельным плетью обуха не перешибить. – Желая пресечь разговор этот, он спросил о Менглы-Гирее: – Как в Крыму-то?
– Менглы-Гирей мечется: не знает, кого султан из двух изберет в подручные свои – его аль Ахмата. Такие слухи по степи идут. Менглы-Гирей и Ахмата боится и султана.
– А из нас за кого он, – спросил великий князь, – за Москву аль за Казимира?
– Тобя более боится, – ответил Даниар, – значит, за тобя. И надежда у него есть, что, Ахмата побив, ты и Казимира почнешь бить. –
– Яз и сам о сем давно думу думаю. Спасибо тобе.
О многом еще говорил великий князь с царевичем дружелюбно и милостиво, а потом, дары ему дав многие, отпустил с лаской восвояси.
В этот же день государь и сам отъехал с полками своими к Москве и августа двадцать третьего, в воскресенье, въехал в стольный град свой, где встречен был всем народом, ликующим и радостным.
В Кремле же, у Архангельского собора, встретил великого князя митрополит Филипп со всем духовенством, и отпели попы молебны благодарственные всенародно за победу великую при малой крови.
Но все это не волновало и не радовало великого князя, как прежде. Думы съедали ему сердце и душу. Беседа с Даниаром не выходила из головы, и видел он впереди одни трудности.
– Победа же сия, – произнес он вполголоса, – токмо передышка на миг единый.
Ему захотелось поскорее увидеться с Курицыным и, как только принял он благословение владыки Филиппа, поскакал в хоромы свои, повелев Саввушке позвать к нему Федора Васильевича.
В хоромах Данила Константинович сообщил Ивану Васильевичу тревожную весть из Ростова Великого.
– Государыня Марья Ярославна занемогла сильно. Хочет всех сыновей видеть…
– Давно ль сие? – спросил Иван Васильевич.
– Она и в Ростов-то ехала – больна была, а вот разболелась совсем…
– А Ванюшенька?
– Здрав он, государь, – быстро ответил дворецкий. – Слава Богу.
Вошел дьяк Курицын и, поклонясь, молвил:
– Будь здрав, государь. Дошел по приказу твоему.
– Садись, садись, Федор Василич, садись. О многом сказать тобе надобно. Из Крыма новых вестей нет?
– Нет, государь.
– Пока непрочен Менглы-Гирей, – начал великий князь и, передав думному дьяку своему весь разговор с царевичем Даниаром, закончил: – Видишь вот, Федор Васильевич, победа наша над Ахматом – это токмо передышка…
– Истинно, государь, – подтвердил дьяк, – запомнил яз слова твои: «В огневом кольце мы».
– Посему два дела тобе даю, Федор Василич, – продолжал великий князь. – Первое: передышку с Ахматом, елико возможно, продлить. С ним нынче легче мир заключить. Избери-ка посла к нему, который и хану угодить может, и нам выгоды все добыть.
– Яз, государь, Никифора Федорыча Басенкова, племянника воеводы, пошлю. По-татарски он, как по-русски, говорит, знает жизнь татар и все их обычаи и сумеет, где нужно, и бакшиш и рушвет дать, а где и нужное ласковое слово молвить.
– Добре, посылай Басенкова, – продолжал великий князь, – да и Кокоса с Мамаком из рук не выпущай и насчет даров не скупись, токмо обо всем доводи до меня. Сам же яз удельных крепче в кулак зажму. Есть у меня вера, что поможет мне в сем и матушка, хошь и не разумеет всех дел моих. Мыслю яз, не допустит она братьев моих до воровства с ворогами нашими против Руси православной. Мы же тем временем вместе с Юрьем еще более научим войско нашей долгой войной воевать с расчетом. Новгородскую же господу, как гадину, всю передавим.