Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
– Помни, Иване, что из всех бед избывать надобно ранее всего наибольшие, а меньшие и сами отпадут. Ныне у нас наиглавная беда – Новгород Великий: словно кольцом, он окружает нас своими землями. Вместе с немцами, Литвой, Польшей и татарами сломить Москву хочет, дабы хозяином быть на всей Руси, дабы торговать прибыльней и с немцами, и с татарами. И наших удельных блазнит сие. Мыслят они: как московскую власть развалят, сами попадут в господу новгородскую, будут богаты и властны более, чем ныне.
Государь смолк
– Выходит, что вборзе надобно Новгород воевать.
Иван Васильевич радостно улыбнулся и продолжал:
– Истинно так, сыне мой, истинно так. Право ты разумеешь. На сей день задавить Новгород – наипервое дело. Токмо сломив новгородское боярство, сбросим мы татар! Станет тогда Русь вольным царством и почнет бить немцев и ляхов, почнет отымать и у них свои исконные вотчины: Юрьев и Полоцк, Смоленск и Чернигов, Киев и Холм, Львов и Черновицы.
Иван Васильевич свернул карту, положил ее обратно в ящик и, встав из-за стола, молвил:
– Ну, иди, сыночек… Курицыну скажи через часок зайти ко мне.
Затворяя дверь за сыном, увидел великий князь в сенцах дьяка Курицына, весьма встревоженного. Это обстоятельство обеспокоило государя. Кивком головы позвал он Федора Васильевича и впустил к себе в покой.
– Псковские доброхоты наши, – начал Курицын в ответ на немой вопрос Ивана Васильевича, – которых нашел там князь Холмский в последний поход против немцев, бают.
– Какого же рожна псковичам надо? – резко перебил дьяка великий князь. – Князь-то Данила, устрашив немцев, мир им на двадцать лет добыл!
– Прости, государь, – продолжал Курицын, – у них во Пскове опять смуты пока тайно, но идут из-за смердьих грамот, которые, якобы без ведома веча, господой псковской за печатями в ларь Святой Троицы положены…
– Нам надо смердов и черных людей поддерживать против бояр…
– Бояре-то псковские, государь, с Новымгородом ссылаются да вместе с господой новгородской за рубежи поглядывают: тоже зло на Москву мыслят.
– Ништо! Не страшно сие! – усмехнувшись, сказал великий князь. – Псков-то сам меж двух огней. Рад бы он, яко и Новгород, без Москвы господином собе быть, да нельзя: немцы-то без Москвы сожрут его. Ты скажи вот Бородатому, дабы вник он в смуты сии со смердьими грамотами. Трещину меж бояр и смердов боле надо расширить. Ныне у них на вече кто засиливает?
– Черные люди, государь.
– Добре, черных и поддержать. Как в Новомгороде? О ратных делах с новгородцами яз уже думу думал с Данилой Холмским и с князем Иваном Юрьевичем. Князь Данила много всего разведал нужного для похода к Новугороду.
– В Новомгороде, государь, – отвечал Курицын, – снова зло творится. Дозоры царевича Даниара в Диком Поле и лазутчики его бают – снова новгородская господа с Ахматом ссылается и Казимировы
– А как Беклемишев, посол наш?
– От степных дозоров ведомо: Ази-Баба, а с ним и Никита Василич Перекоп уже перешли благополучно. Мыслю, на днях оба уж в Бахче-Сарае будут у Менглы-Гирея.
– С Крымом у нас на лад идет, – заметил задумчиво великий князь, – токмо бы султан турский не сгонил бы Менглы-Гирея-то. Осторожность блюсти в сих делах надобно. Султана как бы не раздражнить.
– Дружил яз, государь, с послом Менглы-Гиреевым и, опричь посольских речей, беседы вел дружеские. Поведал мне Ази-Баба, что хан крымский боится и султана и Ахмата. На Москву глядит ныне, а Казимиру не верит.
– Что тобе еще о Новомгороде ведомо?
– Степан Тимофеич злые вести имеет от доброхотов наших, особливо от подвойского Назария, который книжен и по-немецки баит, яко по-русски. Сказывает Назарий много важного безо всякой лжи. Также вечевой дьяк Захарий Овин, братья Пенковы, да игумен Николы-Белого монастыря Сидор, и купец Серапионов Иван Семеныч.
– Какие же вести? – спросил великий князь. – Какие меры принимать надобно, пока гром не грянул?
– Меры какие – сие ты сам ведаешь, государь, – ответил дьяк, – и, по обычаю своему, сам упреждаешь ворогов. Вести же истинно злые. Господа новгородская с Казимиром сносится, и советом старейшин псковским, и даже с братьями твоими, и с Ахматом, а наиглавное – войско тайно снаряжают, стены крепят, от немцев доспехи да пищали привозят.
Дьяк замолчал. Молчал некоторое время и великий князь. Потом достал из своего стола карту Руси и молвил:
– Возьми вот чертежи ратные и днесь же созови думу: Бородатого, князей Холмского и Патрикеева да из тех воевод, которых они сами похотят. Пусть по сим чертежам там другую начертят, с новым походом к Новугороду, и везде на ней пусть точно обозначат все, что нужно для ратного похода.
В трудах и тревогах, неведомых другим, кроме небольшого круга близких, потянулись дни, недели и месяцы для великого князя. Понимал и чувствовал Иван Васильевич, как нарастают и близятся грозные события, и сам он ускорял их, чтобы ключи к ним не попали в другие руки.
Мелькали порой среди хоровода будней отдельные более или менее необычные дни. Так, июня седьмого прибыл из ордынских степей Кара-Кучук, большой посол царя Ахмата, с ним посольских чинов да телохранителей более шестисот человек было, которых всех по обычаю посольскому кормили из казны государевой. Да без корма на своем харче жило в Москве до трех тысяч татарских купцов, которые с Кара-Кучуком прибыли и привезли много разных товаров да коней из степей пригнали много тысяч голов.
Посол ханский был с миром и лаской от царя Ахмата, и это давало успокоение великому князю.