Вольноопределяющийся
Шрифт:
— Василиса Егоровна, а откуда ты узнала, что я пойду в армию?
— Дык, Геннадий Петрович по утряне посыльного прислал, дескать, подал Андрюшенька прошение на воинскую службу вольноопределяющимся, если желаете с ним — то есть с тобой — попрощаться, приезжайте немедленно, поскоку уже сёдни к вечеру тебя в Боровеске не будет. Ну мы с Провом Николаевичем тут же и подхватились.
Я посмотрел на засмущавшегося Овчинникова. Ну жучара! Впрочем, не будь он знатоком человеческих душ, не быть ему на столь щекотливом месте службы. Психолог, чисто психолог, меня просчитал на раз. Впрочем, молодец, обеспечил свидание с моей дорогой и любимой бабушкой перед отбытием к месту службы. Тьфу на меня!
Я оценил еще раз более внимательно состояние здоровья Прова Николаевича. Более или менее нормально всё у него в организме, нет ничего такого, с чем бы не справилась его будущая супруга.
Чтобы успокоить штабс-капитана, кивнул ему и с улыбкой сказал:
— Спасибо Геннадий Петрович!
— Не за что, Андрей Драгомирович, я в вас не сомневался, поэтому взял на себя заботу оповестить Василису Егоровну о вашем решении.
Еще я несказанно рад за местное начальство и, разумеется, за их жен. Если они тут не сволочи самовлюбленные, штабс-капитан, как минимум, должен получить капитана, в придачу к повышению в звании орденок какой. Тут война во всю идет, под шумок можно любого военнослужащего щедро одарить ништяками.
Вот мне по той жизни никаких правительственных наград так и не обломилось. Я с удивлением смотрел по телевизору на всяких юных девчонок и парней из военизированных учебных заведений, увешенных медальками и разными знаками. Но еще больше меня удивляли дамы, одетые в военную форму и в нехилых званиях, чьи груди четвертого плюс размера украшали иконостасы, коим сам дорогой и любимый Леонид Ильич мог бы позавидовать. Представить себе не могу, сколько крови и пота в боях за родное Отечество нужно пролить, чтобы заработать такое их количество. Впрочем, не стану более ёрничать и злословить по поводу некоторых очевидных несуразностей в той моей жизни. Надеюсь, в этой реальности военных награждают действительно за настоящие подвиги, а не за паркетное шаркунство.
После нашей столь бурной встречи, Третьякова, как женщина заботливая и практичная, тут же попыталась всучить мне комплекты летней и зимней одежды, а еще толстенную пачку двадцати пяти рублевых банкнот, навскидку тысяч пять, ну никак не меньше. От одежды пришлось отказаться, ибо вряд ли в армии мне позволят щеголять в гражданском От денег также, поскольку при мне уже было сто пятьдесят рублей с мелочью. Василиса Егоровна хотела обидеться, благо присутствующие господа офицеры ненавязчиво, но вполне компетентно объяснили ей, что столь огромная сумма солдату в армии ни к чему, и гражданская одежда её Андрюшеньке там не пригодится, поскольку, Его Императорское Величество безмерно заботится о защитниках государства Российского и снабжает своих воинов всем необходимым совершенно бесплатно. Я также услышал их слова и передал Егоровне сотню из своей наличности — если обеспечивают по полной программе, ни к чему провоцировать будущих однополчан на банальную кражу или, упаси их Господь, на гоп-стоп. Полсотни рублей будет вполне достаточно для моих текущих нужд. В случае особой надобности, Егоровна пришлет сколько нужно почтовым переводом. А вот привезенными свежими харчами набил полный рюкзак, ибо до бесплатной кормежки еще нужно добраться, а у меня аппетит, волки зимой позавидуют.
Наконец погрузились в две коляски: я с Овчинниковым и двумя охранниками. Третьякова со своим возлюбленным Провом Николаевичем. Можно было бы обойтись и без стражей, но таковы правила — пока обвиняемый в преступлении не перешел под юрисдикцию Военного Министерства, он всё еще находится в статусе подследственного, а это означает, что его необходимо охранять, хотя бы формально… Засим отправились в местный
Василиса Егоровна с Провом Николаевичем остались ждать на улице. Со мной на призывной пункт вошли штаб-с капитан со своими бойцами.
Далее все закрутилось в бешеном темпе. Для начала я написал прошение о зачислении меня в ряды Вооруженных Сил Российской Империи в качестве вольноопределяющегося. Столоначальник дородный мужчина в военной форме и звании подполковника от инфантерии, представился Дымским Василием Евграфовичем. Он лихо поставил на документе рядом с моей свою подпись и тут же заверил печатью. Всё, с этого момента я вышел из-под гражданской юрисдикции и подчиняюсь исключительно военным властям.
С Геннадием Петровичем распрощались весьма душевно. Засим он и двое его подчиненных покинули здание канцелярии.
Меня же направили для прохождения медицинской комиссии. Вообще-то по правилам, я сначала должен был подтвердить свой статус здорового человека. Однако мой цветущий вид привел подполковника в полный восторг, поэтому, чтобы побыстрее избавиться от назойливого присутствия начальника тюрьмы, да и чтобы я не передумал, он пошел на мелкое нарушение принятого порядка. По всей видимости, государство приплачивает членам призывной комиссии за дополнительный контингент военнослужащих.
Председателем и единственным членом медицинской комиссии оказался Челищев Аркадий Сафронович, государственный целитель из одаренных один на весь Боровеский уезд. Суховатый мужчина пожилого возраста, со слабым целительским даром, но огромным багажом полезных знаний обо всем, что касается человеческих хворей, к тому же весьма неплохой диагност. В прошлом мне несколько раз доводилось обращаться к нему за консультациями по поводу того или иного случая. Челищев всячески одобрял мой интерес к медицине, но по неведомой мне причине был чем-то обижен на Третьякову, и эта обида невольно распространялась на меня. Отчего мужчина держался со мной сухо и разговаривал сугубо официальным тоном. Бабушка не посчитала нужным информировать меня о причинах напряженных отношений с Аркадием Сафроновичем, да я и не настаивал.
Сегодня же наша встреча пошла по неожиданному для меня сценарию. При моем появлении Аркадий Сафронович тут же суетливо подскочил со стула, подбежал ко мне, приобнял, как родного и чувственно затараторил:
— Рад, рад видеть вас, Андрей Драгомирович! Переживал, знаете ли, батенька, за то, как с вами бесчестно обошлись! — Для меня хоть и непонятны причины его столь бурной реакции, но все равно приятно, что кто-то за тебя волнуется и рад твоему освобождению из тюремных узилищ. Тем временем целитель взял быка за рога: — Значит, решили отправиться на военную службу. И правильно, в сложившихся обстоятельствах, батенька, это единственное верное для вас решение. Знаю, здоровьем вы не обижены, но порядок, есть порядок. Придется вас посмотреть, если не возражаете.
— Не возражаю, уважаемый Аркадий Сафронович, — пожал я плечами. С чего бы мне отказываться, коль процедура обязательна для прохождения?
Для начала меня обследовали специальным чародейским артефактом на выявление магического Дара. Я выдал дозированный энергетический импульс, чтобы напоминающий внешним видом шарик для пинг-понга прибор не полыхнул яростным светом, а лишь неуверенно замерцал. Затем Челищев осмотрел меня внешне и внутренне посредством своего магического Дара. По завершении означенных процедур, эскулап недовольно нахмурился и выдал вполне ожидаемое: