Волною морскою (сборник)
Шрифт:
— Да тут не один Николаша, а целых два!
Николаев Вторых на картине действительно два: один за столом, другой на стене, за спиной у оригинала.
Присутствующие оборачиваются. И она.
Толстая тетка-смотрительница:
— Посетитель, вы что-то говорите не то.
— Хорошо, что осталось кому приглядеть. — Лето тысяча девятьсот девяносто первого, действие происходит при полной гласности.
Девушке нравится, она на его стороне.
Он называет ей свое имя — Эмиль, склоняет голову, светло-рыжую, стриженную более, чем хотелось бы. Даже, кажется, каблуками щелкнул, идиотизм.
Она — Кира. Поступила
— Можно стать другим элементом, — отвечает ей.
Для этого требуется ядерная реакция. И реакция происходит: он куда-то звонит, ловит машину, берет ключи, все получается само собой, обстоятельства подчиняются, удается добыть даже кое-какой еды — это летом-то девяносто первого! Они целуются: в первый раз — перед тем как залезть в машину еще, впопыхах, потом, вылезя из нее, — основательно. Пойдем же, пойдем! Как у поэта: дом на стороне Петербургской, ты на курсах, только на курсах — он. А дальше, сказал бы другой поэт, все было, как в Филадельфии. Но в том-то и дело, что у Киры никакой Филадельфии раньше не было — с ней все случается в первый раз. И ночью ей уезжать в Москву.
Если отвлечься на короткое время от него, триумфатора, — вот уж, скажет потом в раздражении Алена — не мужчина, а выигрышный лотерейный билет, — то с Кирой произошло так: в ее жизни с тех пор не было минуты, чтобы она пожалела о той встрече или сочла бы ее случайностью. Случайностей нет. Только непредсказуемость.
Там, на Петроградской стороне, каждый из них переживал что-то свое: он — свободу, ну и — благодарность к ней за то, что она его, совсем мальчика, заметила и отметила, она — возможность физически ощутить любовь. Было бы замечательно эти ощущения возобновлять, но — как уж есть. Подробности Кириной жизни никому не известны: мало ли что могло произойти за двадцать-то лет. Но ему она кажется той же — веселой, с незанятыми валентностями.
А от ленинградской ядерной реакции родился новый элемент, о возможности которого молодые люди и не подумали.
Мила: спокойная, светловолосая. Ногти обкусывает, не от нервозности — от задумчивости. Было время ее разглядеть. Красивая, да. Если начать вспоминать кино, то… пожалуй что, никого определенного не приходит в голову. Да и не дело — сравнивать. Похожа на мать. Позвонила, представилась — дочерью Киры, химика. «Помните? Русский музей, Ленинград». Сказала: «Насколько я понимаю, я также и ваша дочь». Несентиментальная. А он — немножко. Все бросил, собрался, приехал. На подарок денег нашел, на билет.
Вот она, популярность. Не так-то просто отделаться от Алены, да и от прочих дам, которые подходят с ним познакомиться, посоветоваться, но говорят не о самочувствии, а о том, как хороши были в прежние времена. — Да вы и теперь ничего, весьма, то есть он имел в виду… — Вы очень галантны, доктор. — Их внимание, честно сказать, ему льстит, некоторых он видел по телевизору.
— Смотрите, какой вы наделали переполох в нашем курятнике! — шепчет Алена. — Есть в вас такая… пронзительность. Вы настоящий. Расскажите мне что-нибудь. О себе не хотите, так о коллегах рассказывайте. Мне интересно все: как они ходят, как говорят…
— Тети такие. Обоего пола, — рассеянно произносит он.
— Замечательно! По когтю узнают льва. Если б вы написали пьесу…
— Я не пишу пьес. — Он все же вовлекся с ней в диалог.
Алена удивлена: как так?
— Копыто, по-видимому, не раздвоено. — Слышит Кира его или нет?
— Такую пьесу, — Алена точно уже не слышит, — что я пришла на прием, а вы меня смотрите, трогаете, вы, врачи, ведь чувствуете руками, да? — Алена кажется почти раздетой, хотя и расстегнула-то одну пуговицу. — И, потрогав, спрашиваете между прочим: а у вас была онкология? Я отвечаю: не было. Почему? Почему вы спросили? А вы говорите: да, в общем, так, ничего… И пальцами по столу барабаните. Погодите, вы должны объяснить! И вы голосом, каким разговаривали с Анастасией Георгиевной, произносите: полноте, уверяю вас… А я выхожу и гляжу… На листочки, на домики… Но уже по-другому, иначе, чем глядела на них перед тем, как побывала у вас.
Он на минуту поддался обаянию ее игры, не больше того, нет-нет. Только что это за вопрос — «онкология»? Так не спрашивают.
— Научите как. — И тут же обращает его внимание на Кирилла, на жениха.
Тот поставил на стол автобус, не утерпел, говорит что-то Миле ласково.
— Кирилл никогда не берет такси. Не курит, не тратится ни на что лишнее, — шепчет Алена, как она умудрилась про все разузнать? — Скажите, доктор, можно любить мужчину, который не тратится ни на что? Я б не смогла.
Период его увлечения театром заканчивается.
— Любовь, доктор, любовь внезапная — самостоятельна, прихотлива… В ней читается чужая воля… Влечение, неотвратимое и таинственное. Это загадка, почему мы хотим — его, ее. Но безошибочно определяем… организмом, кого хотим, вы согласны со мной? Я, видите ли, ортодоксальна, — Алена заканчивает тоном последней искренности, — но не замужем.
Кто-то должен ему помочь. Кира поглощена изучением пирожного, Сому тоже не до него. Петя, Петечка, осветитель. Плохо стоит на ногах и речью владеет неважно. Требуется консультация: каждый день раскалывается голова.
— Такое чувство, что мозгу в ней не хватает места.
И шум в голове? — И шум.
— Шум трения мыслей. — Эмиль говорит чуть громче, чем следует. Быстро он обучился актерскому мастерству.
— Издеваешься, доктор? — Петя берет его за руку, заглядывает в глаза. А руки у Пети сильные. — Выпендриваешься перед… — кивает в сторону Киры.
— Может, немного. Прости.
— Это ничего, это мы можем понять. — Петя меняет местами его тарелки-рюмки с Алениными, кажется, даже шлепает ее под зад — со мной пошли! — и объявляет: — Прошу поднять бокалы за родителей нашей Милы.
Гости уже с трудом отрываются каждый от своей еды, болтовни. А Петя истошно орет:
— Горько! Го-о-орько!
Как же, при всех?.. Эмиль смотрит на Киру, подходит к ней.
— Горько!!! — не унимается Петя.
Поцелуй выходит формальным. Но на душе у Эмиля не то что лучше, а просто совсем хорошо. Хотя и слов еще за сегодня между ними не было сказано. Когда он только вошел, неподалеку от нее сел, она улыбнулась, кивнула, но всего-то и произнесла: «О, привет».
А ведь может выйти и так, что они поговорят, посидят, и останется все на уровне прикосновений, запахов, переглядываний, случайных фраз, одного диетического поцелуя…