Волны над нами
Шрифт:
Теперь, когда давно прошли сезоны косьбы, уборки урожая и сборов терна, ни одного человека не было видно на крутых склонах чаши. Только игрушечные фигурки пасущегося стада коров медленно двигались на дальнем холме.
Мы спустились к морю и пошли вдоль крутых обрывов берега. У наших ног в длинных утренних тенях лежали небольшие скалистые бухты. Между скалами золотился тугой свежий песок со следами волн и темными прядями подсыхающей морской травы. Бухты отделялись одна от другой далеко выступающими в море мысами, изглоданными волнами и ветром. У подножия их лежали груды камней — следы обвалов.
Насколько изрезаны берега Казантипа, можно судить по тому, что когда в 1954 году работавшие здесь студенты измерили береговую линию со всеми ее извивами, они получили в результате солидную цифру — 40 километров. А площадь Казантипа всего только девять с лишним квадратных километров.
Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы можно было начать подводные экскурсии. Мы сползли в бухту по крутому откосу, цепляясь за колючую траву и выступы камней.
Море чуть плескало мелкими волнами на песчаный берег бухты. Дно вначале тоже было песчаным, но дальше шли мелкие плоские камни с множеством красных, зеленоватых и темно-коричневых актиний, сидящих на их поверхности, особенно с нижней стороны.
Потом появились каменные глыбы с площадками илистого песка между ними. Пористые светлые камни были густо утыканы изюмом ракушек (в основном митилястеров), кое-где виднелись колючие клубки молодых мидий или крупные раковины старых моллюсков. Зеленые шелковистые водоросли энтероморфа жидкими прядями развевались в воде над поверхностью камней. Никаких буйных зарослей на камнях, хотя бы отдаленно напоминающих джунгли цистозиры в Черном море, здесь не было. Но нигде в Черном море я не видела столько рыбы.
На дне, на камнях, под камнями, в расщелинах и углублениях камня — везде были бычки. На квадратный метр приходилось до пяти-семи бычков. Из них половина была промыслового размера. Они относились ко мне довольно равнодушно, медленно переплывали подальше, когда я приближалась примерно на метр, или просто прятались от меня под камни.
Зная, что самая большая глубина Азовского моря около 14 метров, я была уверена, что смогу просматривать дно в большей части бухт, разумеется, при благоприятной погоде. Однако, несмотря на вполне приемлемую прозрачность воды, на глубине метров четырех-пяти дно скрылось от меня за желто-зеленым туманом. В толще воды, мелькнув серебристыми призраками, прошли кефали.
Я подняла голову над водой, чтобы ориентироваться, и встретилась глазами с птицей, которая сидела на воде прямо передо мной и, вытянув шейку, с любопытством меня рассматривала. Мы смотрели в упор друг на друга еще какую-то долю секунды. Потом птица нырнула. Я нырнула вслед за ней, но успела только заметить темное тельце с отчаянно гребущими лапками, исчезавшее в зеленоватом тумане воды. Это была поганка. Николай видел, как она плыла ко мне с другого конца бухты, привлеченная, вероятно, мельканием моей дыхательной трубки среди небольших волн.
Надо сказать, что плывущие поганки с их длинными шеями, увенчанными маленькими головками, не раз вводили меня в заблуждение. Я принимала их издали за дыхательные трубки подводных спортсменов. Во всяком случае пока на птицу не уставился стеклянный овал моей маски, она не выказывала страха. Может, и она приняла трубку за шею другой поганки?
Сверкающая на солнце стая молодых атерин появилась у самой поверхности воды. Они окружили меня прозрачной серебряной завесой. За первой стаей прошла еще одна, потом еще и еще. Все они двигались вдоль берега в одном направлении. Я сделала несколько снимков и на этом закончила экскурсию. Предстояло оплавать еще немало бухт, где, возможно, меня ждали другие рыбы, помимо бычков и атерины.
Некоторые бухты были настолько завалены громадными камнями в человеческий рост, что туда было трудно спуститься. Камни лежали один на другом, как гора арбузов, и, казалось, могли рассыпаться от малейшего толчка. Мы подошли к одной из бухт, где спуск к воде был несколько легче, и я снова поплыла, но на этот раз вдоль стены. Здесь царствовали митилястеры, мидии и балянусы. В темных пещерках между камнями вспыхивали сине-зелеными искрами глаза бычков. Встретилось несколько маленьких собачек с красно-коричневыми и желтоватыми полосками на теле и голове.
Мне хотелось пробраться в грот, темнеющий за навалом камней. Боясь порезать ласты о раковины, я плыла над камнями, пока острая боль в ободранной коленке не заставила меня встать на ноги. Приходилось двигаться с большой осторожностью, чтобы не прорезать и костюм. Ценой еще некоторого количества содранной кожи на руках я пролезла в грот. Вода там доходила до колен. Камешки и обломки раковин засыпали пол. В общем совершенно не стоило обдираться, чтобы посмотреть на каменную пустую келью. Я вылезла из грота и поплыла дальше. Снова камни, покрытые ракушками, кое-где между ними большие площадки илистого песка.
Крупная медуза-корнерот неподвижно висела в толще воды. Она была похожа на матовый стеклянный абажур, из-под которого свисали кружева щупалец.
Струя воды от удара ластом обеспокоила медузу, и она, медленно пульсируя, ушла вкось в темную воду. Немного дальше, где дно уже стало исчезать из глаз, дымилось знакомое облачко ила. Я прошла «на бреющем полете» у самого дна. Небольшой хвостокол рылся в песке. Он испуганно взмахнул плавниками и скрылся в мутной воде. Я еще поныряла, оглядывая серое дно, курящееся илом при малейшем прикосновении. Можно представить себе, какая здесь будет видимость при сильном волнении!
Николай торопил меня идти дальше. Мы поднялись по каменным глыбам наверх. Солнце стояло уже высоко. Стало жарко, как летом. Кузнечики с сухим треском разлетались из-под ног. Появились и старые мои враги — мухи. Они не кусались, они только ползали по лицу, спине, рукам, шее, доводя до исступления прикосновением сотен крошечных лапок.
Намеченная нами бухта была последней с западной стороны мыса. Все промежуточные бухты решили пропустить. В них надо спускаться с трудом, а по своему типу они как две капли воды похожи на те, в которых мы уже побывали.