Волны памяти. Сборник рассказов
Шрифт:
– Кто там?
– Леночка, это я, Николай!
– Какой Николай?
– Мансуров я, твой муж.
– Неправда! Мой муж погиб под Курском, я и похоронку получила.
– Неужели ты меня не узнаёшь?
– Уходите, пожалуйста, не травите мне душу.
Николай посмотрел на спутника, ища у него поддержку. Давид же растерялся. Он впервые был в такой ситуации. Из рассказов людей, побывавших на фронте, знал случаи женской неверности. Ожидая худшего, Давид обнял Николая, они стали спускаться вниз. Вдруг, позади, хлопнула дверь, и раздался отчаянный крик:
– Коля-я-я!!!
Мансуров оглянулся и увидел её, свою Леночку. Стираный домашний халатик и тапочки
– Ле-ноч-ка-а!!!
Давид стоял ошеломлённый и смотрел на душераздирающую сцену встречи двух любящих людей, которых едва не разлучила навсегда страшная война. И здесь, на лестнице жилого дома в центре Москвы, он осознал простую истину: нет ничего дороже жизни и не надо жалеть, что ты не нюхал пороха. Главное – ты живой! Живой!!!
Верность слову
В начале 1946 года отца отозвали в Москву из Чехословакии, где он работал помощником коменданта города Йиглава по экономике. В столице его ожидало новое назначение: должность начальника хозуправления автомобильного батальона при главном штабе московского военного округа. Располагался автобатальон в Измайловском парке. Там стояли большие гаражи для тяжёлых грузовиков «студебеккеров» и казармы для личного состава. В обязанности отца входило бесперебойное обеспечение воинской части запчастями и продовольствием. Кроме того, у него было право выделять автотранспорт для личных нужд высших офицеров советской армии, начиная с полковника. Сколько же генералов перебывало в кабинете начхоза Давида Карпа! Отцу тогда исполнился двадцать один год, и выглядел он молодцеватым старшим лейтенантом.
Однажды к нему зашел маршал советского союза Климент Ефремович Ворошилов и попросил машину для перевозки семьи на дачу. Эта встреча запомнилась отцу на всю жизнь. Он часто вспоминал маршала с уважением. Что ни говори, а отец всегда относился с почтеньем к вышестоящему начальству. У каждого человека есть свои недостатки. Были они и у Ворошилова. Но отец, зная о них, всё же ценил маршала очень высоко… Может ещё и потому, что Климент Ефремович – его земляк, слесарь из Луганска.
В тот год отец уже встречался со своей будущей первой женой Любой Филимоновой. Познакомились они на танцах в ДК имени Горбунова, так называемой «Горбушке». Встречались они так: или он назначал свидание, или она…
В тот сентябрьский день Люба сказала:
– Приходи завтра в пять часов вечера, я хочу с тобой пойти в кино.
– Хорошо Любаша. Постараюсь не опоздать.
На следующий день с утра отец инспектировал очередную партию продовольствия. Приехал грузовик, в кузове которого стояли бочки с квашеной капустой. Из кабины вылез полноватый майор интендантской службы и предъявил накладные. Всё было в порядке, но отец учуял странный запах. Вскочил в кузов и позвал водителя.
– Пожалуйста, откройте одну бочку.
Водитель помедлил, но открыл. В нос ударило запахом гнили. Отец потребовал открыть все восемь бочек, стоявших в кузове. Капуста кишела червями, как мясо в фильме «Броненосец Потёмкин». Соскочив на землю, отец подошел к майору.
– Я не могу принять груз. Там одна гниль.
– Послушай, старлей, тут такое дело… – Майор заговорщически подмигнул. – Сам понимаешь: довоенные запасы, хотели выкинуть, но не успели, – начальство приехало. Пришлось эти чёртовы бочки оформить, как прошлогодние…
– А мы, по-твоему, кто – свиньи? – Отец кипел от возмущения. – Ты, что, гад, думаешь,
– Полегче на поворотах, старлей! Как стоишь перед старшим по званию?! На тёплом местечке устроился, жидовская морда!
Отец не выдержал и врезал майору между глаз. А рука у отца была тяжелая… Майор отлетел на два метра и упал на «пятую точку». Из носа потекла кровь. Если бы не водитель, завязалась бы драка. Шофер уволок майора в кабину грузовика, и они уехали от греха подальше.
Вышел большой скандал. Отца посадили на «губу». То есть, на гауптвахту. Она размещалась на втором этаже административного здания. И только сидя за решетчатым окном, отец вспомнил о свидании. Представил себе, как Люба будет волноваться, и как его честь будет падать в любимых глазах подруги. Уж этого отец не мог себе позволить.
Поэтому он стал думать, как отсюда выбраться, чтобы не заметил караул. Он знал, что около окна проходит водосточная труба. Остаётся всего-ничего, – пролезть через окошко. Решётка, кажется, закреплена слабо. Попробовал двумя руками отогнуть и поднять, – поддается. Подождал удобного момента, когда сменится караул. Часы показывали половину пятого вечера. Отец начал действовать: вылез из окна, спустился по водосточной трубе и побежал к дырке в заборе, через которую рядовые ходили в «самоволку». До места встречи пятнадцать-двадцать минут быстрой ходьбы. Запыхавшись, отец прибежал и увидел, что Люба его уже ждёт, нервно прохаживаясь взад-вперёд по аллее парка. Завидев своего кавалера, она бросилась навстречу. Но его слова охладили Любин пыл:
– Свиданье отменяется. Я на гауптвахте. Прости…
Люба криво улыбнулась, тяжело вздохнула и пошла домой. Всю дорогу она размышляла о том, стоит ли ей связывать судьбу с этим человеком. И, в конце концов, пришла к выводу, что стоит. Даже в такой ситуации как сегодня Дима, как она называла своего друга, держит слово…
А отец тем же путём вернулся на место отбывания наказания. И как раз вовремя. Через пять минут после того, как он залез в окно и сел на нары, пришел часовой с ужином.
Спустя годы отец часто с улыбкой вспоминал этот эпизод жизни. А я, ещё не раз наблюдал ту черту характера, которая ярко проявилась в этом свидании с Любой.
Вечер воспоминаний
– Любаша, ты скоро? – Давид Наумович заглянул в спальню.
– Сейчас, дорогой, сейчас. Вот только губы подкрашу… – отозвалась жена, сидя у туалетного столика и наводя «марафет».
– Поспеши, а то опоздаем на концерт, – для порядка напомнил Давид и, потоптавшись на пороге спальни, вышел в прихожую, задумался. Поженились они с Любой недавно и медовый месяц был в самом разгаре. Давид не мог насмотреться на свою молодую жену; и Люба, зная это, часто использовала свои колдовские чары для чисто женских капризов. И муж ни в чём ей не отказывал. Да и разве повернётся язык отказать красивой женщине, когда она, изучив слабые струны твоей души, подойдет к тебе вплотную, обовьет шею мягкими и теплыми руками и, горячо целуя влажными губками твои ссохшиеся от волнения губы, прижмется всем своим трепещущим и податливым телом… И Давид таял при первом же прикосновении её губ, вдыхая приятный аромат духов, обволакивающий его со всех сторон и круживший голову. Одевалась Люба со вкусом, стараясь открыть всё, что только можно. А ей было, что показать… Когда Люба шла по улице, все мужчины выворачивали головы, провожая восхищёнными взглядами её точёную фигурку и красивую походку. Давид страшно ревновал жену, а она хохотала над ним и говорила: