Волны
Шрифт:
Даже когда мы переехали, я часто проводил лето у бабушки. Только тогда я мог видеться с Машей и Глебом, которые остались там. Но затем родители, а их теперь у меня было двое, купили дачу, и лето я начал проводить на ней. Там тоже были ребята, с которыми я дружил, гулял и купался, но никто из них не запомнился мне как-то особенно.
Маша уехала из страны. Куда-то далеко, так, что связь наша оборвалась. Просто однажды я приехал к бабушке, а мне сказали, что Маши нет, и никогда уже не будет. Глеб пропал точно так же. Однако, в отличии от Маши, он довольно скоро вновь
И вот, когда бабушка умерла, а Маша с Глебом исчезли где-то за границей видимого, место вечного лета стало одним огромным воспоминанием. Я приезжал туда ещё несколько раз, ходил по всем нашим местам, но почти ничего не узнавал. Я смотрел на некогда свой дом и даже заходил в подъезд, но теперь всё мне казалось каким-то незнакомым, чужим. Так вселенная моего детства превратилась в тыкву и опустела.
Я перебрался жить ближе к морю, а значит ближе к тебе. И так же, как и ты, приходил на его берег. Иногда с книгой, иногда без. С моим младшим братом мы устраивали вылазки на эти огромные гранитные скалы. Кто бы знал тогда, что на противоположном берегу, возможно именно в тот самый момент, ты начала делать в блокноте свои первые наброски нашего общего моря.
Однако, чтобы в конце концов встретиться с тобой, мне нужно было сбежать из своего города.
***
Я рассказывал тебе о своём детстве. Не всё, но многое. Показывал старые фотографии, где улыбаюсь, стоя в связанном мамой свитере. Смотрел и твои детские снимки, где ты в школе, на пляже, за фортепьяно…
Теплота фотографий далёкого прошлого кажется, порой, неестественной: улыбки чересчур искренние, взгляды пронзительные, жесты возвышенные. Даже там, где я с мамой на берегу реки в смешном разноцветном комбинезоне, даже там, где ты, обхватив колени руками, выглядываешь из-под стола…
Глава 2. Прибой.
– Что за книга?
– Ужасная, депрессивная… – Глеб замялся, так как не мог подобрать нужных слов.
Я подошёл к окну. Внизу, во дворе, какие-то дети пинали пустые бутылки.
– … местами мерзкая, в руках держать противно…
– Мне даже захотелось почитать, тебе надо начать писать рецензии.
– Нет, правда, кем надо быть, чтобы сочинить такое?
– Но оторваться от неё ты не можешь?
– Не могу…
Глеб аккуратно поместил закладку между страницами и закрыл несчастную книгу. Я обратил внимание на название: «Белый август». Потом он положил её на стол и тоже подошёл к окну.
Дети, наигравшись возле помойки, куда-то убежали. Чуть дальше река уносила на своих волнах несколько катеров с людьми… С пятого этажа открывался неплохой вид на город, вот только что я хотел увидеть?
Глеб, выждав немного, бесшумно вышел из комнаты. На три часа у него было назначено занятие с репетитором по английскому. У меня же день был полностью свободен.
Я уселся на кровать и стал разглядывать стену. Ничего интересного на ней не было: старые, потрёпанные обои. Да я ничего и не искал на ней. Мои мысли были совсем о другом.
До того, как мы с тобой познакомились, я какое-то время жил в общежитии со своим старым другом, Глебом. Он учился на втором курсе, а я только-только поступил на первый. Мы с тобой тогда не общались. До той самой выставки, на которой мы впервые поговорили, оставалось ещё около двух лет. А до смерти Глеба ровно год.
Когда я только сюда приехал, то встретил Глеба в какой-то замызганной подворотне с сигаретой в зубах. Возле его ног виляла хвостом худющая дворняга. Он что-то подсовывал ей под нос, но той словно бы дела до этого не было.
Я подошёл к ним, перешагивая лужи, и пёс, испугавшись, отскочил в сторону, а потом и вовсе дал дёру.
– С каких пор собаки тебя так боятся? – спросил Глеб и выпустил изо рта обильное облако дыма.
Я засунул руки поглубже в карманы и сжал пальцы в кулак. Было прохладно. Моё тонкое пальто почти не грело, но на солнце я этого не замечал, а вот здесь, в тени, прочувствовал сполна.
– И тебе привет.
Он засмеялся, потом хлопнул меня по плечу и сказал:
– Пошли, посмотришь свои новые апартаменты.
Шагал он быстро и легко. Пролетал сквозь потоки людей, как ветер. Я едва поспевал за ним. Через полчаса и десяток поворотов, я уже не понимал где нахожусь, хотя вчера долго сверялся с картой, чтобы понять, как идти, если Глеб не сможет меня встретить.
Вдруг он остановился.
– Смотри. Ты ведь только с поезда. Может, кофе выпьем?
Я был не против. Мы зашли в кафе, на которое он указал, взяли себе два капучино, а потом сели за свободный столик возле стены, под коллажем из чёрно-белых фотографий. Здесь, в тишине, я почувствовал, наконец, что действительно нахожусь в новом городе. За окном – неизвестные мне дома, множество людей. Да и подобных уютных заведений там, откуда я приехал, не существовало.
– Давай я тебя сфоткаю, отправишь маме, напишешь, что всё у нас нормально, – он направил на меня камеру телефона.
Я поднял стаканчик с кофе повыше и деловито посмотрел в окно. Глеб прыснул со смеху.
– Не на обложку журнала позируешь, лицо-то можно и попроще сделать.
– Фоткай давай, – поторопил я.
В этот момент к нам медленно подошёл какой-то длинноволосый парень со стаканчиком кофе в руках. На пальцах у него были чёрные кольца. С пояса свисала цепь, а поверх рубашки на плечи была накинута кожаная куртка.
– Эй, – как-то вяло и еле слышно сказал он, а потом спросил, – эт он?
– О, Андрюха, привет-привет, да, это он, – радостно сказал Глеб и положил телефон на стол. – Возьми вон стул, садись.
Тот молча подтащил стул, но поставил его на таком расстоянии, что сидя на нём едва-едва дотягивался до стаканчика кофе на столе.
– Эндрей, – небрежно сказал он, и протянул мне свою растопыренную ладонь.
– Эм… Коля, – представился я и пожал его руку.
– Мы сейчас в комнату, надо заселись парня, – сказал Глеб, – поживём годик вместе.