Вольные повести и рассказы

Тупикин Юрий Григорьевич

– Лучше тебя женщины нет. Скорее всего, та юная, как и ты, красавица, действительно твоя подруга. Потому что она намекала, что если я увижу её подругу, то отдам предпочтение ей. Но честное слово, я не отдам предпочтения ни одной из вас, я люблю вас обеих. Я тебя с ней познакомлю, и тогда всё прояснится. Но не сразу. Дай мне насладиться вами обеими, прежде чем вы уйдёте от меня как от ловеласа. А я останусь искать язычницу…

– Забудем о той. И о язычнице – тоже. Эта ночь будет наша. Я буду тебя любить лучше всякой язычницы, может быть, я сама язычница. По фамилии уж я точно Сенина, то есть от сена, еды всех язычников… – Её язык уже заплетался, потому что Силай не тот «профан», у которого женщина философствует. Её руки уже метались на его шее, и они забылись в любви. Сеня была в эротической сказке. Силай ей поверил, влюбил в себя, она с восторгом выполняла малейшие нюансы его пожеланий и сама проявляла желания и нюансы. А Силай чувственно и без устали любомиловал и любоимывал девушку, с первого вида и слова пожелавшую стать его любовницей. То бишь, гражданской женой…

Такие девушки встречаются одна на город. Но таких оказалось в городе две… И обе стали его.

С Сеней они стали встречаться через сутки. Сеня знала, с кем он проводит другие ночи, и ждала своей очереди…

Другой возлюбленной была Соня. Сонечка. Софья Софроновна Бедовая.

Таково первичное родословие. Тут мозговали тоже. Софья – мудрая, по греческому происхождению имени. Софрон – благоразумный – оттуда же. А фамилию, как ни крути, она русская. По случаю своей влюблённости в Силая Соня проявила легкомысленную натуру, хотя была серьёзной девушкой. Она закончила мединститут, работала участковым врачом и отрабатывала какую-то ординатуру. Она была старше Сени на два года, но видом цвела и пахла розой. Замуж не выходила. По её признанию Силаю, у неё были двое бойфрендов, домогавшихся её тела на вечные времена. Но она на разных курсах института отдавала им своё сердце лишь во временное владение. В конце концов, парни нашли постоянное имение, оставив Соню свободной. Те орлы не догадывались, каким настоящим имением владела Соня. Горячо любящий её папочка, начинающий бизнес-Мэн-кооператор, не забыв себя, построил ей настоящий дворец, в котором императрица Соня жила, а императора в нём еще не было… То был период, когда Советский Союз сделал глубокий вздох кооперативным воздухом, а выдох у него получился не медленный, нормальный, а сразу рывком. В горле засаднило. Но он еще дышал, требуя сам у себя демократии и реформ. Как было дело? Силай с Соней познакомились во время вызова врача на дом его хозяйкой. Выписав рецепты, врач собиралась уходить. На её беду (ведь Бедовая же) из комнатушки вышел молодой человек с высокой и мощной шеей. Он сказал, что у него тоже приступ. Она поняла притворщика, приступа и у хозяйки не было, а он придумал, но прошла в его комнату. Влечение исходило от его шеи. «Что у вас»? «Температурю…» «Разденьтесь, я вас послушаю»… Она увидела то, что, верно, хотела увидеть, – красивую развитую грудь, усечённым конусом сходящую к животу, сложенному из красивых кубиков мышц. Во время слушания он, мягко говоря, неделикатно отвёл её стетоскоп, ловко обнял за плечи и поцеловал её зелёные, как у него, глаза, а потом губы. И сказал растерявшейся участковой: «Вы моя женщина». С этого началось. Он снимал её халат, она слегка сопротивлялась («Перестаньте»), но уступала («Перестаньте же» – без восклицательных знаков), уступала («Ох-х!» – с восклицательным выражением) и уступила, обвив его шею руками. Такого с ней тоже никогда не было. Но она так хотела, чтобы этот красавец обнимал её и любомиловал. Соня влюбилась в Силая одновременно с ним, влюбившимся в неё, что называется, с первого взгляда. Но чтобы с первого поцелуя, а затем с первого касания в постель – это нонсенс тех самых случаев, которые мы рассмотрели ранее. Когда она рассказывала о себе, он тоже услышал нечто: «Я переспела. Мне самой было впору вешаться на мужчин. Я так мечтала, чтобы меня изнасиловал такой, как вы. Я рада, что меня изнасиловал мужчина моего вкуса». Они смеялись, но он, понимая юмор, всё-таки возражал: «Разве я могу изнасиловать? Я, как Силай Милович, выполняю начертания Бога любомиловать, любоимывать, милосиловать, но не то, о чём ты пошутила». (Эти слова его, которые потом говорили и его любовницы, свидетельствовали о том, что он знал Языцы, нравственный закон язычников, в котором и о девственности говорилось в качестве императива. Но термины «любомиловать», «любоимывать» – это оттуда.) «Почему же ты не выходила замуж?» – спрашивал он Соню. «Потому что ни у кого не было такой красивой и сильной шеи. Не от шеи ли у тебя имя Силай?» «Кто знает, может, от шеи, в роду были кулачники, борцы, силачи. Согласно родовому мифу, нашим предком был сподвижник Стеньки Разина. Его казнили вместе со Стенькой. Ну, вот, палач, как гласит история, якобы возрадовался, увидев шею нашего предка Русова. Уж больно красива она была для его секиры. Взмахнулся он, тяпнул, а шею не прорубил и, к стыду на честном народе, рубил второй раз. Опять неудача. И только с третьего раза голова должна была отлететь. Но палачу не дали царские стражники. Русова – к лекарю, а доклад – к царю. Царь распорядился вылечить бедолагу для размножения русских богатырей». Ну, как тут было русской женщине не запасть на столь родовитую русскую шею?

Так начался бурный роман с красавицей Соней, участковым врачом их района.

Что за явление несла в себе Соня? Было ли сходство её с Сеней? В чем их различие? Соня была похожа на перегретую летнюю прибрежную волну, вызванную прошедшим катером. Она состояла из этой волны, упруго толкающей его грудь и её возносящую, тотчас ускользающую, чтобы толкнуть живот и вознести его на себя, а затем, в том же порядке, ноги и вновь – грудь. Такой волной была прекрасная Соня. Из похожей волны состояла и не менее прекрасная Сеня. А Силай скорее всего был тем катером, способным вызывать волнение волн. Различий у Сенечки он не искал. Но как же не искал, когда та волна была беломраморной и в ней текла женская кровь. Силай тогда присмотрелся и, засмеявшись, понял различие. Цвет волны Сони соответствовал её телу, а тело было цвета спелого персика, неясного, чуть пушистого и золотистого. Не будучи в руках, оно просилось в руки. А, будучи в руках, оно просилось быть скушанным… Такова участь спелого персика и молодого женского тела.

Соня Силаю об имении-дворце не говорила, проверяя его чувства. Уж она не была наивной в действительности. Что ожидать от бесквартирного офицера, узнай он о её коттедже? Не исключёно, начал бы клясться в любви, в верности, форсируя события. Они встречались с ним пару раз в его комнатушке и затем на её арендованной территории. Силай был от неё без ума, а она была без ума от Силая. Она говорила ему, что хочет иметь его своим мужем, а он говорил ей, что с радостью женился бы на красавице Соне, будь Соня девственницей. И развивал мысль о языческом предрассудке. А потом о другом обстоятельстве, которое им мешает стать единоличными любовниками. Он, не называя имени девушки, рассказал Софье о Ксении. «Я вас познакомлю, и вы сами решите, чьим любовником я останусь. Я люблю вас обеих и сочту за счастье встречаться с обеими…» Они говорили о любви, и Силай высказывал ей свои взгляды на этот предмет, вычитанные им из языческой литературы. Он говорил: «Нет такой силы, которая была бы способна сломить тяготение мужчины к женщине и власть женщины над мужчиной. Ибо это такой же силы закон природы, как и закон всемирного тяготения. Даже тогда, когда мужчина, согласно новым веяниям тлетворного Запада, принципиально рвёт с нею всякие связи, её образ властительно действует на него через множество факторов, включая резиновую куклу, покупаемую им взамен живой женщины. То же самое можно сказать о власти тяготения женщины к мужчине, потому что она подчиняется тому же закону. Этот закон – Любовь. Всё остальное временно или ложно». Девушка соглашалась с ним, ибо была во власти закона любви.

Так они и встречались, через день, или через сутки, не поймёшь. Соня знала, что в следующую ночь, по их же плану, он встречается с той красавицей-незнакомкой. Но Соня ему тоже высказывала, что кроме её подруги в городе не существует других красавиц, способных укачать голову Силаю. Неизбежно, что сами подруги делились друг с дружкой деталями своей любви, хотя сначала у каждой из них была попытка пригреть Силая возле себя как можно дольше. Вполне вероятно, что они догадывались, что между ними троими стоят они двое. Очень скоро девушки саморазоблачились. Встретившись одновременно у Сени, в её квартирке, они хохотали, как в цирке, вместо того, чтобы выяснять отношения руганью и упрёками. Тут столько было восторга, особенно, когда он узнал, что именно они и есть те подруги детства и те красавицы, краше которых в городе нет. А они хвалились себе, что это именно он – Бог любви, а вне любви – замечательный друг и товарищ, их общий любовник. Какое счастье!.. Такой молодой, в возрасте Иисуса Христа перед казнью, а уже майор. Что он не лгун, что он точно описал свои чувства к обеим, что они понимают его затруднения в своём выборе одной невесты из них обеих. А о язычнице-девственнице надо забыть…

Они верили Силаю в его безвыходности, потому что знали себе цену, и знали, что не влюбиться в них персонально невозможно. Много жертв уже было от отказов красавиц. А незримую язычницу они как-нибудь преодолеют. Они утешались тем, что нашли своего кумира. «Не будем торопить события, – решила мудрая Софья, – будем встречаться по-прежнему, пока нам не придёт в голову лучшее решение, никому не обидное». С ясным осознанием обстоятельств они стали продолжать индивидуальные встречи через равное время, через день. Естественно, в дни, свободные от выездов и нарядов майора Русова. Они себе говорили, что до такого счастливого разврата они не поднимались и не опускались в своих мыслях. И что им не стыдно, потому что нет стыда спать с самим Богом, а Бог один и един – Сущий… И вообще, есть племена, в которых братья берут в жёны одну женщину, а есть племена, в которых две-три женщины имеют общего мужа… Таким образом, у Силая началась эротическая полоса, в которой ему не было удержу. Каждой девушке он отдавал всего себя, и каждая из них тоже себя не жалела. Разве катер жалеет волны? Разве волны думают о себе? Катер думал о волнах, а волны о катере тоже думали. Но их было двое, а он был один. И на целое время Силай забыл про своего тайного кумира и о своих скрытых тренировках.

Он бы оправдывал своё русское имя Силай долгое время. Но здесь следует раскрыть одну тайну, благодаря которой молодой и боевой офицер оказался в училище, где мёдом не кормят, но служба все же спокойнее, чем в войсках. Однако сразу дадим понять, что преподаватель – профессия трудная. Преподаватель – это не столько тот человек, который проводит занятия, сколько тот, который постоянно горбатится за рабочим столом, добывая из источников знания и укладывая их в необходимо понятные слова. Преподаватель даже сидя перед телевизором, даже читающий газету, находится на работе, ибо и тут его мысль занята своей профессиональной обязанностью – она работает. Впрочем, это относится не только к военным, но и ко всем гражданским преподавателям всего мира. Только никогда не следует ставить знак равенства перед собой и офицером, обременённым табельным оружием. Где оружие, там уже другие люди, там уже не может быть пресловутого равенства. Рядом с кафедрой в военном учебном заведении другие обязанности. И сегодня преподаватель здесь, а завтра там, где стреляют. Не будем спорить о том, что некоторые из тех или из тех никогда не покидали одной кафедры, одного города или одного плаца. Будем помнить о том, что основная масса строевых офицеров находится в удалённых гарнизонах, на них, как и на тех, кто их обучил, держатся государства. На них, а не на других. Вплоть до тех дней, когда их сдают продажно сволочные правительства, которым они присягали… Пока стоят правительства, стоят и офицеры, обученные военными преподавателями.

Майор Русов Силай Милович служил в ВДВ, стал комбатом, у него открывалась блестящая перспектива по службе, поскольку он успел «пересечь проходной двор академии Фрунзе», то есть закончил данную академию. И вот однажды ему не повезло. Кто-то подсунул комбату гробовой парашют. Свои парашюты обязаны укладывать сами владельцы. Но именно это требование в ВДВ никогда не исполнялось офицерами на сто или даже на пятьдесят процентов. Им укладывали подчинённые солдаты. А у кого не было солдат, тем укладывали в каком-нибудь подразделении. Часто офицеры прыгали с первым попавшимся под руку парашютом.

На ночных прыжках парашют комбата не раскрылся полностью, он использовал запасной. Оба сплелись, и он комком свалился с неба на дерево, а с дерева скатился на землю. У неба была хата с краю, дерево выручило командира, а земля не удружила. Офицер повредил позвоночник. Кстати, дерево, на которое свалился Русов, было единственной берёзой на огромной площадке приземления, оставленной, возможно, для ориентира. От краёв площадки берёзы не было видно, зато с неба её хорошо видели все, так как она была в центре. Она была с одного боку обрублена или сожжена молнией. У неё вид был как у однорукого человека. Солдаты прозвали берёзу Однорукой Спасительницей, за то, что она во второй раз спасла десантника. Первым попал на берёзу вечный растяпа-солдат, всегда угождавший либо в болото, либо в лужу, либо на крышу, и последний раз – на эту берёзу. Вторым, стало быть, кто попал на берёзу, как ни прискорбно, был комбат Русов, хотя он не был ни растяпой, ни разгильдяем. Это судьба, хоть кто-то еще говорит, что судьбы нет. Но что самое интересное. На других площадках десантирования оставляют другие деревья, которые растут по характеру местности – сосну, тополь… О тополе историй слышать не довелось, а на сосну попадали многие другие «счастливцы удачи».

Служба в ВДВ майору Русову отныне была противопоказана. Он стал «негодником». Негодники становятся неугодниками и от них стараются освободиться. Полгода, проведённые в госпитале, интенсивные физические тренировки на госпитальной койке помогли, он встал на ноги. У него была возможность комиссоваться, но зачем же тогда годы учёбы в училище, в академии, командование взводом, ротой и батальоном? Он написал рапорт, чтобы его сохранили в армии. Заметим, к слову, что в последние годы советской власти цвёл пышным цветом протекционизм с лохматой рукой. Редкие офицеры проскакивали на «двор» академий. Уже «своих» лейтенантов начинали «вести» их протеже. Выходцы из рабочих и крестьян пахали в учебном поле, а сыночки военной элиты готовили себе замену. Чтобы махровый цвет был завуалирован, была сформулирована стратегическая «забота партии» об омоложении армии и флота. Кем омолаживали, понятно. Силай был крестьянским сыном, чтобы проскочить в академию, требовалось пару лет добиваться отличных подразделений. Он это сделал. Кроме того, он вызубрил весьма толстый «Боевой устав пехоты. Рота. Батальон. Полк». БУП. И проскочил. Теперь же он плыл под парусом «поплавка», академического значка. Ему предложили училище, равнозначную должность, и он с радостью согласился.