Вольные стрелки
Шрифт:
Последний барак у нас остался потому, что предпоследний сожгли. Ну не то что прям совсем, так, каморка с печкой выгорела. Уголек ли попал, или еще что случилось, но теперь он стоял с дыркой в стене, и не отапливался. Наши же крепостные теперь еще и гражданской обороной занимались - а то тот бардак, который образовался, пока тушили барак чуть к жертвам человеческим не привел. Учения по тушению пожаров проводили, по действиям в условиях мора, к ним особенно серьезно относились, по оказанию первой помощи. Наводнения и землетрясения трогать не стали. Вроде тут не трясет, и на заливает. Теперь у нас появились
Там - свои изменения. Веселина чуть отошла от своей потери, и присоединилась к моим микробиологам, сосредоточенно искала новые плесени, способы их выварки и прочее. Как она сказала, чтобы никто другой такого как она не пережил. А на стене в фельдшерской появился в рамке портрет. На нем стоял улыбающийся Ярослав, а за им - люди разные, мужчины, женщины, дети. Это Вера по мотивам таблички да наших рассказов сделала, чтобы Веселине приятно было. Парень с портрета смотрел на всех входящих, народ заинтересовался. История жизни хорошего человека, его самоотверженной гибели, дополнилась слухами, и расползлась по Москве. Я даже видел кучки людей, что несли еловые ветви, подражая Веселине, к идолу и табличке на Перуновом поле. Не знаю, живут ли сейчас все эти Гиппократы да Авицены (аптека так называлась моя ближайшая в будущем, вроде, имя какого-то врача), но у нас теперь появился свой символ медицинской работы. Парень, который себя не пожалел, но других от болезни спас. Такие вот дела. Портрету при входе народ чуть кланялся, Ярослав смотрел на людей с улыбкой...
Так вот и подошли к Новому году. Елку вырубать не стали - выкопали с большим куском земли, поставили в яму посреди второй крепости. Нарядили ее, много времени потратили, да и стекла с тканью порядочно ушло, даже мужика-музыканта пришлось к делу привлечь, на основе госзаказа. Крепостные косились на Елку, мы готовили сюрприз, и ничего не рассказывали. Наши готовили подарки, и Новогоднее представление. Я принимал отчет у Горшка:
– Ты на карту все перенес?
– Да, значки поставил, свои, правда, да Веселина помогла, - Горшок чуть запнулся, - вот тут нашел...
Парень долго рассказывал что и где обнаружил в своей "экспедиции", глину, песок, минералы, ручьи и речушки. Со стройматериалами вроде определись, качество глины и песка он указал. Минералы бить на части, что-то в коллекцию, что-то деду на опыты.
– ... Тут земля плохая, болото бывшее, мха много. Земля дымит, никуда не годна, в котелке грел ее, дым идет, да жар, и больше ничего. Вот тут камень интересный...
Земля. Под Москвой. На болоте. Дымит. Нахлынули воспоминания из будущего, репортажи всякие по телевизору:
– А ну-ка давай сюда землю ту, посмотрим на нее.
Горшок удивился, но ничего не сказал, достал тубус фанерный с образцом земли. Мы ему сделали такие вот тубусы, цилиндрические, и попросили буром в разных местах брать образцы. Он специальным сверлом небольшим выбирал образец, и в тубус тот складывал.
– Если я не ошибаюсь - я выбрал кусочек земли посуше, бросил на него
– ... ... ! Горит!
– Горшок был удивлен не меньше меня.
– Торф это, топливо такое, на болоте оно водится. Горит, вроде как хорошо...
– Его вместо дров можно использовать!? Землю!?
– Ага, можно и так. Только исследовать надо. Давай сюда весь образец, с дедом попробуем, посмотрим, что получится.
– Так я в пяти местах брал, везде одно и тоже.
– Вот все и давай, образец только оставь в коллекцию.
Тридцатого числа закончили эксперименты. Буревой задумчиво мял в руках остатки торфа, я сидел над картой:
– Вот так болото то идет, Горшок сказал, там километров десять квадратных будет. Он на половину метра в пяти местах бурил, везде торф. Сколько его - непонятно, может, еще больше.
– Если сушенный, то горит хорошо, жарко, - дед продолжал мять кусок в руках, - на дрова почти вдвое меньше его по массе получается.
Для определения теплоты сгорания топлива мы использовали небольшую металлическую печку, ее прогревали, на ней стоял чан с замерзшей водой. Мы бросали новое топливо, пока только дерево разных пород, и смотрели, сколько льда останется. Дрова мы в окрестностях все попробовали, теперь вот это тоже испытали.
– Но горит по-другому, надо дальше думать. И далеко он...
– Ага, но только он плотнее, в четыре раза, а значит, по объему если брать, то литр торфа в четыре раза более плотный энергетически, ну, по получаемому теплу. И жечь его проще, можно комочками мелкими формовать, наверно.
– Спирта из него не выходит, и дегтя, - дед все также задумчиво мял комочек, рассыпал на бумаге, собирал опять в руку, и мял дальше.
– Зато его много. Смотри, если даже его столько, сколько Горшок нашел, да только на половину метра, то получается...
– я быстро посчитал, - На кубометр торфа не надо вырубать четыре больших сосны...
Дед сделал стойку. Вырубки леса под поля, на дрова, были ему ножом по сердцу, а сажать новые деревья он физически не успевал, несмотря на большое количество помощников. Саженцы-то долго растут.
– И значит если мы половину метра снимем на той площади, то получим по теплоте... сорок миллионов сосен, - я закончил расчеты.
– Ну ни хрена ж себе!
– дед присел, очумело лупая глазами.
– Если у нас около двухсот-четерехсот деревьев на гектар, а каждое принять за кубометр, по максимуму возьмем, то получим...
– я строчил на бумажке, - сто тысяч гектар леса, или тысячу квадратных километров леса. А если слой там больше, например, метр или два, то считай...
– До Новгорода вырубка будет, - подытожил дед, - но нам лес все равно нужен, спирт, стройка, ткань, железо.
– Надо пробовать, особенно по железу-то, но и без этого. Сколько у нас дров город потребляет? Отопление? Паровики? Надо у Леды узнать...
Леда дала цифру. Потребление леса шло на три неравных категории - железо, пятая часть, спирт-ткань, десятая часть, дрова - все остальное.
– Значит, можно не рубить почти четыре пятых леса, - заключил Буревой.
– А с железом - надо подумать, может тоже как уголь древесный его делать, греть с крышкой, да остаток собирать. Надо брать, - я подвел итог нашим посиделкам.